Крымские тетради

Македонский объяснил. При этом я не был и точных слов его не знаю. Но, наверное, именно в эти минуты и начала определяться та самая тактика лесной войны, о которой после войны Михаил Андреевич писал: «Дай врагу по зубам, да так, чтобы он даже не понял — кто, что, откуда, а тебя уж след простыл, ты уже в другом месте подстерегаешь его».

Решение приняли такое: капитан Семенов с группой боевиков остается на месте, — значит, на Марте, усиленные группы под командованием Глушко и Горского прячутся на флангах. Они заявят о себе только после того, как Семенов отойдет.

Македонский держит резерв и использует его по обстановке. За комиссаром тыл.

Сизов не сопротивлялся, как бы добровольно отошел на второй план. Потеря главной базы ему дорого стоила.

Быстренько перегруппировались, поели всухомятку, бесшумно заняли боевые точки.

Утро началось с тумана, но он был жидковат и недолговечен: сбоку потек ветер и выдул мглу. Ветер холодел, и вскоре кроны охватило голубоватой сединкой — первой изморозью.

Снаряды выскочили из-за гор внезапно и с нахлестом врезались в серую теснину. Покатило эхо — туда-обратно, воздух зажелезнел.

Семенов и его бойцы прижались за каменным уступом, легшим поперек поляны. Впереди краснела черепица лесного домика. Опытный глаз капитана точно предугадал путь карателей: появятся на поляне с двух сторон, а потом кинутся на домик.

Так оно и получилось: немцы одновременно показались справа и слева, стали, постреливая, сходиться у центра поляны.

Капитан ждал. До двух взводов карателей спиной к нему.

— Огонь! — Семенов поднялся и прилип к толстому дубу. — Бей!

Упало несколько солдат, а другие в момент исчезли.

Над головой Семенова прошипела низко ракета — сигнал Сизова: уходи!

Семенов не ушел. Участник этой засады рассказывал:

— Увидали сигнал, было поднялись, а капитан как крикнет: «Лежать!»

После небольшой паузы стал нарастать шум, вроде приближался сильный ветер…

Это мина, еще и еще! Они густо нависали над поляной, падали на пожухлую отаву, смачно жвакаясь. Едкий дым стал забивать низины.

Минометный огонь расчетливо наступал на семеновцев. Еще одна сизовская ракета перечеркнула небо, а потом фонтаном вскинулись две красные: предупреждением флангам — показать себя!

Все это совпало с появлением немцев на поляне.

Семенов истошно закричал:

— Огонь!!!

Забушевало на флангах, самый момент Семенову уходить, но он не ушел.

Сразу же сноп мин взорвался точно там, где лежали Семеновцы.

Одна на куски разорвала капитана, а другие еще пятерых убили.

Македонский с резервом бежал на минометные позиции и лоб в лоб столкнулся с цепью карателей.

Так сблизились, перепутались, что и стрелять стало невозможно. Иван Иванович, сам Македонский, Бережной — у всех саженные плечи, железной крепости руки-клещи — схватились с карателями врукопашную.

Иван Иванович поднял немца и бросил в пропасть, другому размозжил прикладом карабина голову.

Смяли цепь, смешали с грязью, на ходу хватали немецкие автоматы, стреляли в упор и выскочили на Коушанский, хребет. Тут увидели комиссара и трех партизан.

— Где тыл? — спросил Македонский.

— В Камышлах.

Сноп автоматного огня. А каменные осколки со свистом носятся, скошенные пулями. Македонский увидел немца, выстрелил.

— Миша, вправо! — кричит комиссар.

Пуля, обжигая щеку, пролетает мимо.

Сбоку хлестнули короткой пулеметной очередью. Иван Иванович сиганул вниз, а за ним Бережной. Они задушили расчет.

Сизовские фланги начали приближаться: по стрельбе заметно.

Неожиданно немцы исчезли. Нет их, и все!

Сидельников прибежал с тропы:

— Идет драп, Михаил Петрович!

Каратели покидают Большой лес, воют моторы на дорогах.

Эх, Семенов, Семенов! Отчаянная твоя голова. Прощаются всем отрядом. Братская могила.

Первый лесной бой, первый урок, дорогой урок: десять партизан убито.

5

Была причина для радости — как-никак, а бой в лесу выиграли. Но порадоваться не пришлось. Утром новость — как удар: сбежал помначштаба отряда!

Он почти всегда находился под рукой Сизова, во время боя был рядом и вот будто испарился.

Ничем не примечательная личность, только и знал: «Так точно!»

Может, ранили человека или еще что-нибудь приключилось с ним? Да нет же, еще перед рассветом видел его Иван Иванович.

Обыскали на версту вокруг — никакого следа.

Македонский спросил у комиссара:

— Что думаешь, а?

— Может, струсил?

— Это полбеды.

— Нам оставаться здесь нельзя!

Сизов категорически против того, чтобы напрасно подозревать человека.

— Я с ним четверть века рядом жил. Порядочный человек!

Как-то незаметно, но верно вся разведывательная служба отряда сосредоточивалась в руках Михаила Самойленко. Его спокойствие в бою и беспокойство перед боем и определяло положение в отряде. Только лагерем стали, а Самойленко сейчас же руководству: того послать туда, другого сюда, взять под наблюдение то-то и то-то. И что главное: целился точно.

И вот сейчас Михаил Федорович шепчет Македонскому (вообще Самойленко любит говорить тихо):

— На Мулгу советую.

— А что там?

— Там нас не ждут.

Десять километров марша, но необычного, тайного. Пройти так, чтобы и кустик какой не шевельнулся.