Крымский Джокер

три (всё-таки три!) бутылки коньяка «Коктебель», полкило мясной нарезки, сыра трёх сор-

тов, пара апельсинов и триста грамм крупных маслин с косточками. Взяли так же и одно-

разовой посуды. Потом доехали до набережной, и углубились в Приморский парк. Найдя

чудную лавочку, подальше от людского проходняка, парни, устроившись со всеми удоб-

ствами, разлили ароматный напиток по стаканчикам.

- Вот здесь раньше люлей огребал народ! – вместо тоста сказал Саша, и выпил – Фух! –

выдохнул он и добавил: – Хочешь, чтобы тебя качественно отоварили – ломись вечерком

прямиком в Приморский парк! Тебе здесь быстренько всё организуют.

Выпили и Толстый с Карытиным. Закусили маслинами. Разлили ещё по одной. Опять в

молчании выпили и втроём закурили. Похорошело…

- А что там, Саша, с работой в Москве? - прожёвывая балык, поинтересовался Виктор – на

жизнь хватает?

Шурик призадумался, и, немного помедлив, ответил:

- Да херня у меня с работой постоянная…Может, ты объяснишь, Толстый? - он повернул-

ся к Володе. - Как только всё налаживаться начинается, и бабки нормальные пошли – так

мне сразу скучно становиться. И я тут же начинаю себе новый гимор искать. Третье ме-

сто за два года меняю. Что за беда – не пойму!

Он сокрушённо покачал головой. Костров кинул в рот маслину и глубокомысленно

произнёс:

- Я думаю, ты просто творческая натура, дурик, - и потом засмеялся. - Ты же на этот

комплимент напрашивался, трудяга?

И он снова разлил коньячок по стаканчикам.

- Ни хера ты не врубаешься, Вова… – грустно сказал Длинный, прихлёбывая свою пор-

цию, – Привык там у себя мышковать со своими видеокассетами. А тут – вкалываешь сут-

ками, как заведённый, объёмы продаж журнала серьёзно повышаешь за год. И всё равно

скучно…

- Горбилово вообще невеселое занятие. Не радужное, что ли… – спокойно заметил Вик-

тор, и, поднявшись, стал вглядываться в сверкающую между кипарисами синеву моря. По-

том опять присел и предложил:

- У меня тема покруче - хотите? – и глазами показал Володе на пустые стаканчики. Тол-

стый тут же их наполнил.

- Вот почему, к примеру, господа философы, где-то после тридцати лет, время приобрета-

ет черты иллюзорности. То есть, скажем, день, полгода, два года – всё сливается и как-то

перестаёт удивлять, что ли… И хотя события происходят всю дорогу какие-то, даже ино-

гда их намного больше, чем в более раннем возрасте. Но они не оставляют после себя та-

ких глубоких внутренних эмоциональных следов как раньше. И всё несётся куда-то всё

быстрее и быстрее, как во сне. Пропадает полноценное ощущение жизни, как ряда впечат-

лений. Или у вас такого нет?

Саша погладил подбородок, посмотрел на притихшего Толстого. Тот сидел немного обес-

кураженный. Он совсем не ожидал от своего добродушного и, как казалось ему, немного

простоватого друга, таких умных наворотов. Длинный достал платок, откашлялся и толк-

нул речь:

- Гнилой это базар, конечно… Но вопрос прозвучал, я могу вам маленько мозги загадить.

Чтобы в следующий раз что-нибудь поприличнее спрашивали, - Саша притворно строго

посмотрел на Карытина. - Видите ли, Виктор… Категория «время» вообще толкуется в

тысячах вариантов. И если не углубляться во всю эту тряхомудию, то отвечу попроще.

Скорее всего, просто наступает привыкание к тем или иным ситуациям, затирается глаз,

так сказать. И то, что так волновало тебя в юности, просто с возрастом теряет свою све-

жесть и новизну. Вы же заметили, как долго длится один час в детстве, и как он

232

«поменял» свою продолжительность сейчас? И, опять же, вся эта беда: образы, штампы,

наработанные реакции и создают ту трясину, в которой приходится барахтаться вторую

половину жизни. Но, я думаю, всё не так уж безнадёжно…

Тут Толстый решил вмешаться и обратился к Витьке:

- Ты же сам сегодня как баран влюблённый всю дорогу скакал! И даже прослезиться, по-

моему, успел. Какое же это однообразие?

Карытин, прищурившись, невесело посмотрел на друга:

- Сегодня просто день такой исключительный. За последние лет пять я действительно та-

кого наплыва различных эмоций не испытывал. Но сегодня, понимаешь…- он осёкся, и

как-то совсем безнадёжно вздохнул и потянулся к бутылке.

Саша немного пьяным голосом снова заговорил:

- Не бывает ничего исключительного во времени. И если ты сегодня пережил свой кайф,

ну смеялся, плакал, ревновал, и так далее, то это тоже иллюзия, только повёрнутая наобо-

рот – вовнутрь. Мы же время воспринимаем субъективно, но переносим его на внешние

события. А внутри происходят совсем другие процессы, никак не связанные с временной

функцией. И вообще… - пробормотал он, – пошло оно всё на хер, чуваки! Идёмте лучше,

по набережной тусняк залепим!

Предложение было принято. Две пустые бутылки из-под коньяка и пакет с остатками

еды полетели в урну, и трое слегка обескураженных алкоголем мужчин отправились на

послеобеденный променад.

По дороге Саша обернулся и спросил у немного растерянного после умной беседы Тол-

стого, который приотстал:

- А ты, Толст, стишки всё крапаешь? Или забросил?

Витька, удивившись, даже остановился.

- Ты что, Вован, ещё и поэт?

Костров нагнал приятелей и отмахнулся:

- Да какой там, нах, поэт!