Крымский оборотень

Сзади послышался шум. Это подошли солдаты, чтобы прибрать мертвые тела – и своих боевых товарищей, и врагов.

– Не надо его, – указал на Гиви Ольхин. – Мы сами…

– Что, ваш товарищ? – спросил кто-то из бойцов.

Ольхин ничего не ответил, лишь изо всех сил сжал губы.

– А вы знаете, я чувствовал, что он погибнет, – печально сказал Волошко. – Было у него на лице что-то такое… какая-то печать, что ли. Или какая-то тень. Я их много навидался на фронте, таких теней. Да… У кого они были, тот вскоре и погибал. Вот и Гиви тоже… Я еще у него спрашивал, помните? Гиви, говорю, что с тобой? А он лишь отмахивался. И вот…

Ни Ольхин, ни Завьялов ничего не сказали в ответ на такие слова Волошко. Во-первых, какой смысл было что-то говорить, если Гиви погиб? А во-вторых, они и сами немало навидались смертных теней на лицах своих однополчан – в разное время и в разной ситуации. И потому они полностью были согласны с Волошко. А коль согласны, то о чем говорить?

– Это я во всем виноват, – не мог успокоиться Волошко. – Да-да, именно так. Вначале мы были вместе – я и Гиви. Бок о бок… А потом я решил поменять позицию. Ну, не видно мне было ничего! Куда стрелять, в кого стрелять? Я и откатился в сторону. А когда вернулся, Гиви на месте не было. Если бы я оставался на месте, то, может быть… Вот такие дела. Это из-за меня он погиб.

– Не надо, Степан, – сказал Ольхин. – Слышишь, не надо! Не казни себя. Не из-за тебя он погиб. Он погиб потому, что идет война. Не было бы войны, он бы не погиб. Такая, значит, получается логика… Ну что, подняли и понесли?

Из палок и ремней они наскоро соорудили носилки и уложили на них Гиви Вашаломидзе.

– Несите, – сказал Ольхин. – А я останусь. Надо еще разбираться со схронами и тем богатством, которое там обнаружено.

16

Допрашивать последнего из задержанных немецких агентов Клешню – или как он именовался на самом деле – решено было завтра с утра. Сегодня у смершевцев не оставалось уже никаких сил – ни физических, ни моральных. Во-первых, тяжелый ночной бой с фашистскими диверсантами. Во-вторых, гибель Гиви. Надо было перевести дух. Надо было осознать, что в группе Ольхина уже не четыре человека, а три. Надо было смириться с такой печальной реальностью. А для этого нужно было время. Хотя бы немного времени – всего одна ночь.

– Вот, – сказал Волошко. – Я тут мимоходом подыскал квартирку. Не все же нам тесниться в машине. В квартирке просторнее. Посидим, помянем Гиви, а заодно и других. Капитан Еремин говорил, что немало их полегло в ночном бою.

Они посидели, выпили спирту, закусили тушенкой и легли спать. А наутро приступили к обычным делам. Первичные допросы Белого и Любки были беглыми, много вопросов остались незаданными и, соответственно, много ответов не были получены. Надо было их получить, а для этого допросить задержанных агентов самым тщательным и въедливым образом.

– Значит, так, – распорядился Ольхин. – Ты, Степан, разбираешься с Любой. Александр – на тебе Белый. Ты с ним начал, ты и заканчивай. А я займусь этим любителем стрельбы через дверь.

– Значит, ты Клешня? – спросил Ольхин у сидящего напротив мужчины.

– Так меня прозвала уличная пацанва, – неохотно ответил мужчина. – А на самом деле меня кличут по-другому. Я Пахомыч.

– А еще – Биток, – пристально глядя на задержанного, добавил Ольхин. – Вот видишь, сколько у тебя прозвищ: и Клешня, и Пахомыч, и Биток.

– Какой еще Биток? – дернул плечом мужчина. – Первый раз слышу это слово…

– Вот что, драгоценный ты мой! – резко ответил Ольхин. – Неохота мне ходить вокруг да около и объяснять тебе всякие очевидные вещи! Да и времени у меня в обрез. А потому выкладываю карты на стол! А ты вникай. И делай выводы, если не дурак.

– Ты что же, картежник? – прищурился мужчина.

– Можешь считать, что картежник, – согласился капитан. – И собираюсь сыграть с тобой на интерес. А интерес у меня очень даже конкретный. Да и тебе от того интереса кое-что перепадет, если поведешь себя по-умному.

– Ну-ну, – равнодушно произнес мужчина.

– Итак, следи за картами, – сказал Ольхин. – Нам в руки попал один очень интересный документик. Из разгромленной гестаповской конторы. Вот тебе первая карта.

– А я-то тут при чем? – пожал плечами Пахомыч. – Я человек мирный. Как видишь, инвалид, – он поднял левую руку. – При чем тут твои намеки? Тухлая твоя карта, начальник. Шваль.

– Допустим, – согласился Ольхин. – А тогда вот тебе вторая карта. На том документике значились твои координаты. А именно – адрес твоего места жительства. И прозвище – Биток. Как тебе такая карта?

– Мало ли что где написано! – возразил мужчина. – Я-то тут при чем?

– Но, может, ты все-таки пояснишь, отчего это вдруг твой адрес значится на гестаповской бумажке?