Крымское ханство XIII—XV вв.

«Третья причина, — говорит он, — вот какая. Возьмут привезут одного султана из ханских царевичей и с почетом и уважением делают ханом в Крыму. Становящийся ханом султан с тогдашним великим визирем заключают договор, по которому они обязываются употреблять всевозможные старания, чтобы помогать друг другу в войне. Дав это слово, ставший ханом счастливец отправляется в свои крымские владения. Удастся ли, не удастся ли ему достигнуть Крыма, а уж он заботится о походных приготовлениях. Но когда буйные и безрассудные из обитателей Крымского государства захотят двинуться, а хан не изъявит на это своего согласия, то как только он попытается которых-нибудь из них взять в руки и подчинить своей власти, остальные дураки соберутся на сходку и составят представление, которое и отправят с одним или двумя негодяями к Двери Счастья. Конечный смысл этого представления очень скверный: "Мы, мол, не желаем этого хана". Напишут также одну, две кляузы. А нежеланный хан, чтобы выслужиться пред домом Османским, требует отборного войска: все хочется дело исполнить в совершенстве; а потому другой вины его не бывает, как только разве когда он скажет, что с какими-нибудь птичниками да рабочими ничего нельзя сделать путного. Сей ничтожный раб [871]несколько раз находился между ними и все видел своими собственными глазами. Дело в том, что в Высоком Пороге эти представления принимают без разбора, не исследуя ни главного, ни частностей; а потом сейчас же шлют капыджи-баши с ферманом и отрешают хана в отставку. А того не знают, что ведь ханы тоже из древнего царского рода; что они также тень Божия; что отставка им горше смерти, по изречению: "Ссылка все равно что казнь"; что, по священному закону мухаммедову, царям отставку давать не так легко: надо, чтобы они были нечестивцы. Их вздохи и стоны отмстятся нам. Вот если кто из них поступает против священного закона и творит притеснения или вводит новшества, то мы должны им противодействовать; отрешение же хана по словам каких-нибудь мятежников татарских есть чистое бесславие. Да и визирь, который заключает условие с отставным ханом, также не вечно остается на своем месте. Поступит на его место другой, и тотчас же действует по представлению и словам негодной толпы: невинного падишаха свергают с трона его; не давая ему высказать своего объяснения, попирают честь его наравне с землей и ссылают на остров Родос. Справедливо ли это? Отставленный и не знает, за что с ним так поступают: разве за ревностную службу османам? "Посмотрим, как-то станет действовать посаженный на наше место", думает отставной хан, сидя и наблюдая в углу уединения. А тут, в Порте, между тем привезут какого-нибудь несчастного и с почетом и помпой делают в Крыму ханом. «Ступай, — говорят ему, отправляя его в свои владения, — и не будь подобен прежнему хану: будь тщателен насчет военной готовности и помогай в первом же походе". Как только он отправится в Крым, то уж дорогой задумывается над поступками человеческими и узнает, какому бедствию подвержен он, да только уже все тщетно. Требовать отборного войска во время похода он боится: если обратится к бекам и мурзам и скажет сердитым тоном: "Разве я не падишах вам?! Такое-то количество войска должно со мною отправляться в поход!", так они и вовсе слушать не станут. А коли скажет: "Я насильно возьму, послужу вере и Державе", то они возненавидят его и обратятся к прежнему хану. Таким образом, делать нечего: становящиеся ханами, по необходимости, забывая свой долг служения дому Османскому, предаются изысканию средств против собственной немочи. Из боязни за собственное благополучие они не решаются поступать вопреки нраву беков и мурз, даже и виду в этом не показывают. Снискиваемые ими деньги и благосостояние отдают им; живя под сенью их охраны и мороча пустые головы татарских народцев, тоже носят ханское звание: да и как иначе возможно быть самостоятельным падишахом? Короче, когда со стороны османлы последует приглашение на войну, хан, кое-как выпрашивая у беков, отряжал скольких-нибудь в роде птичников, т.е. поденыциков и рабочих. Если тысячи три человек было, то, боясь османлы, доносил, что послано тридцать тысяч человек отборного войска. Да и большинство тех-то вовсе были не татары, а кто домашки, т.е. от рабов родившиеся рабы; кто разбойники, которые, совершив преступление, бежали из владений оттоманских, пришли в Крым и переоделись татарами; кто черкесы, кто русские и молдаване. Среди подобного разновидного сброда много ли таких, которые видели сражение?! Не найдется и одного из тысячи. Что можно поделать с таким войском, которое ни на что не способно, кроме бегства с поля битвы и грабительства?! А будь-ка не так, как изъяснено выше — не будь Крымские ханы отрешаемы по представлению их (жителей Крыма), а управляй-ка хан самостоятельно, а будь-ка беки и мурзы взяты в руки?! Можно же было сорок тысяч татарского войска оставлять для охраны Крыма, да сорок тысяч выводить частью из Крыма, частью из Аккермана и Ногая, в продолжение года или двух годов зимовать в окрестностях Белграда и Темешвара, делая набеги на гяурские владения, грабя и сжигая города и деревни их, так что не только немец, но даже так называемый у них папа римский, и тот, как утверждают, с перепуга бросил отечество! Так было во время похода султана Сулеймана I, победителя немцев. Таковы были деяния Селим-Герая…» и т.д. [872].