Крымское ханство XIII–XV вв.

«Разбитая Менглы-Гераем Орда уже более не восставала, и самое имя ее исчезло», говорит г. Веньяминов-Зернов[804]. Сколько сыновья Ахмедовы ни затевали предприятий с целью возвратить отцовскому юрту прежнее его значение, но все было тщетно. Менглы-Герай, как это видно из Дел Крымских, серьезнее занят был своими отношениями к Литве и Польше, чем к остаткам Золотой Орды, доживавшей свои последние дни. Мы, кажется, не ошибемся, если примем, что две грамоты Менглы-Герая, одна к великому князю Ив. Васильевичу, а другая «в Казань к Махмет-Аминю царю», обе от начала 1491 года, разумеют вышеописанные происшествия столкновения Менглы-Герая с Сейид-Ахмедом и Шейх-Ахмедом и поражение их при помощи султана Баязида. В первой Менглы-Герай писал великому князю московскому: «И нынеча нам недруг и тебе недруг стоит Ахматовы царевы дети. На Бога надеяся, сеи зимы у недруга ноги подрезав, кони есмя взяли у него без останка; нынеча как бы им отойти, ино силы нет, велми нынечя охудели, рать их королев сын побил. Султан Баязыт сее ж зимы тысячю своих холопов янычар ратью в десяти судех прислал, а твой человек Грибец то видел»[805]. Другая же грамота, писанная месяцем раньше, намекает на предшествовавшие столкновению притворно-миролюбивые сношения Менглы-Герая с своими недругами при посредстве султана. «С Намаганским юртом, – пишет он, – султан Баязыт, меж их вступився, в суседстве жили бы есте, молвил. И мы пак старую недружбу с сердца сложивши, на добре есмя стояли. И вето веремя от султана, Бакшеем князя зовут, посолством приехал Седихмат, Ших-Ахмат цари, Мангыт Азика князь в головах, от всех карачев и от добрых людей человек приехал, и шерть и правду учинили; и мы, роте их поверив, улусы свои на пашни и на жито роспустили. А послы их у нас были пред Крымом месяца сентября во вторый день, Сидяхмет, Шиг-Ахмат и Азика в головах, и сколько есь Намаганова юрта пришод, доны ваши потоптали, слава Богу самих нас Бог помиловал… а из недругов силу есмя выняли»[806]. Если это только один лишь эпизод из продолжительной борьбы Менглы-Герая с Сейид-Ахмедом и братом его Шейх-Ахмедом, то, по всем признакам, тот именно, который описан крымскими историками и приведен нами выше.

Позднейшие, главным образом европейские, историки, повествуя об окончательном восстановлении и утверждении Менглы-Герая в достоинстве Крымского хана, приводят целый договор его с султаном Мухаммедом II Фатихом, определявший впредь взаимные отношения ханства к Оттоманской Порте. Вот эти условия:

1) Султан никогда не должен возводить на ханство никого, кроме царевичей из рода Чингис-ханова.

2) Порта никогда ни под каким предлогом не может подвергать смертной казни никого из фамилии Гераев.

3) Владения хана и другие местопребывания членов дома Гераев должны быть признаваемы неприкосновенными убежищами для всех, кто бы ни находил в них себе приюта.

4) На общественной по пятницам молитве, хутбе, после имени султана должно быть поминаемо имя хана.

5) Ни на какую письменную просьбу хана не должно быть отказа со стороны Порты.

6) Хан во время похода имеет пятибунчужный штандарт.

7) Во всякую кампанию хан должен получать от Порты сто двадцать кисетов золота на содержание своей лейб-гвардии и восемьдесят кисетов на своих мурз и капы-кулу[807].

Маловероятность существования подобного договора явствует прежде всего из тех обстоятельств, при которых будто бы состоялось его заключение: рассказывают, что Менглы-Герай уже читал последнюю молитву перед казнью, как вдруг пришло помилование от султана, а потом последовало чествование и назначение его ханом в Крым на условиях вышеприведенного договора[808]. Всякий договор предполагает известное равенство заключающих его, а тут мы видим с одной стороны абсолютного деспота, с другой креатуру, жизнь и смерть которого были в руках первого. Во-вторых, факт заключения договора с Крымским ханом как-то мало согласуется с общим образом действий султана Мухаммеда Фатиха в подобных случаях: он не любил входить ни с кем в обязательные отношения и отличался необыкновенной вероломностью, как это известно из его поступков с галатскими колонистами, с греческими патриархами и с гарнизонами многих сдававшихся на капитуляцию крепостей. В-третьих, вышеприведенный договор в этой своей форме впервые был опубликован Пейсонелем в конце прошлого столетия и потом уже с его легкой руки повторяется всеми историками. Ориенталисты Казимирский и Жобер, по-видимому, приписывают первоначальное открытие договора Ланглесу[809]. Но что г. Ланглес следовал в данном случае какому-либо из восточных источников, бывших в его распоряжении, на это нет пока несомненных доказательств; хронологические же соображения дают право предполагать, что он извлек вышеупомянутый договор из соч. Пейсонеля «Traite sur le commerce de la Mer Noire», которое явилось в свет раньше сочинения Ланглеса, и на которое Ланглес неоднократно делает ссылки.