Крыса Разумная

Торжественная часть уже подходила к концу, и кучка служащих и военных потянулась к лестнице, когда Гнилозуб неожиданно повернулся, подскочил к краю сцены, склонился над безмолвствующей толпой, и, криво ощерившись, выпалил:

— Что, пропала охота смеяться? Вот вам всем, выкусите у меня!

И он сделал неприличный жест, показав его всему народу.

Всю ночь город не спал. Бурлили и узкие улочки цитадели, и деревянные мостовые посада. От дома к дому, от забора к забору сновали призрачные тени. В окнах из-за задернутых занавесок пробивались тонкие лучики света.

— Мы этого так не оставим! Такого издевательства мы не потерпим! — шептались везде горожане.

Особенно буйными выдались предрассветные часы в студенческом городке. Все общежитие гудело, как разбуженный улей, и даже некоторые из профессоров, таких, как Гладкошерст, не уходили домой, а оставались тут со своими студентами.

Когда солнце вновь начало поливать цитадель золотистой росой, гудящие толпы принялись стекаться к Рыночной площади. Меньше чем за полчаса все пространство от ратуши до Парадной Арки оказалось запружено взволнованными горожанами, и даже на бортик фонтана с его статуей Крысы Разумной забрались лихие студенты, размахивающие академическими шапочками с желтыми кисточками.

Из здания караульной службы вышел заспанный Твердолоб, лениво протер глаза, уставился на толпу и во всю глотку рявкнул:

— Это что за бесчинство? Не бухтеть без приказа. А ну, разойдись!

Но толпа ответила ему таким дружным ревом возмущения, что он тут же забежал в караулку. Барабаш подсадил Шишкобора повыше. Торговец в засаленном фартуке вскарабкался на медную статую. Его кожаный башмак едва не соскочил с позеленевшей таблички с надписью «Rattus Sapiens», но он удержался и дополз до массивной книги, которую ученая крыса сжимала в руке.

— Не нужно нам никаких верховных деспотов! — перекрывая шум народа, закричал Шишкобор. — Пусть Гнилозуб проваливает из цитадели! И медных лбов своих пусть с собой забирает. Давайте вернем бургомистра. Мы сами его выбирали!

— Верно! — кричали вокруг. — И цены пусть задирать перестанет. Давайте откроем ворота для фермеров, пусть снова везут к нам зерно. Мы зимой что, кору на деревьях должны грызть?

На одном дыхании толпа подалась в сторону ратуши. Профессора Гладкошерста затерли, он не смог выбраться, и его понесло вместе со всеми. Ему ничего не оставалось, как подчиниться всеобщему порыву. Благо, студенты окружили его со всех сторон и не позволяли давить на него слишком сильно.

А Гнилозуб, разбуженный ни свет ни заря своим верным дворецким, выглядывал из окна и дрожал. Он был одет в шелковую ночную сорочку и высокий колпак, а его встрепанная со сна шерсть до сих пор оставалась нерасчесанной.

— Что же мне делать? — охал он. — А ну, как они сюда ворвутся? Они же меня на фарш пустят!

Долгопят кашлянул в отворот ливреи и почтительно произнес:

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Тут, изволите ли видеть, подземные ходы-с.

— Подземные ходы? — оживился «верховный деспот». — Где?

— Везде-с. Из подвала ратуши есть ход к вашему особняку, а из него — за город. Да и других много всяких-с.

— Каких, например?

— В храм Восьми Мудрых. В Арсенал. Или вот в караулку-с.

— В караулку?

Гнилозуб лихорадочно забегал по кабинету.

— Ты вот что, дружок… Приведи-ка мне быстренько его святейшество. Впрочем, нет, его святейшество подождет. Перво-наперво зови мне Твердолоба. И пусть захватит с собой всех караульных, которых удастся собрать.

Долгопят бросился выполнять его повеленье, но Гнилозубу вдруг пришла в голову мысль, и он резко выкрикнул:

— Нет, постой! Ты хорошо изучил это здание?

— Я же теперь распорядитель… — с достоинством произнес бывший дворецкий.

— Тут, кажется, где-то должен быть склад. Наверно, в подвале?

— Наоборот! — с гордостью заявил Долгопят, радуясь, что ему выпала возможность продемонстрировать свою компетентность. — На самом верхнем этаже, под крышей-с.

— А какое-нибудь оружие в нем есть?

— Один старый хлам-с. Обломки старинных сабель, пики и сломанные алебарды.

— Может быть, что-то еще? — с надеждой спросил Гнилозуб.

— Ну разве что наконечники стрел да несколько мешков порохового зелья.

— А оно тут зачем?

— Как же-с. У нас и чугунная пушка имеется. Только она уже лет пятьдесят не стреляла.

— Вот то, что надо! — радостно взвизгнул верховный деспот. — Распорядись притащить ее побыстрее. А сам — мигом за Твердолобом. Одна лапа здесь, другая — там! Брысь, я кому говорю!

Сон мигом слетел с караульных, дремавших у входа в ратушу. Они схватились за алебарды и вжались спинами в стену, но угрюмая толпа подбиралась к ним все ближе и ближе. Не дожидаясь приглашения, в кабинет бургомистра вошел Муровер.

Несмотря на ранний час, он был уже в строгой лиловой сутане с шапочкой. Посох с серебряной головой стукнулся о паркет. Среди всеобщей суматохи епископ выделялся ледяным спокойствием. Его темно-серые глаза смотрели прямо перед собой, а кончики ровных усов едва заметно подрагивали. Хвост он нес за собой с достоинством, как и подобает особе духовного сана.