Крыши Академии

Чёрная кожа, красные буквы. За долгие годы краска должна была бы вытереться, поблёкнуть, но нет — ярко, сочно, словно вчера отрисовано.

— Попалась, голубушка, — выдохнул Вениамин. И, не удержавшись, трясущимися руками отомкнул тяжёлые бронзовые запоры на переплёте.

Тонкие листки, лучший папирус, раскатанный и растянутый, сделавшийся словно стрекозиное крыло. Особым образом обработанный: стрекозиное крыло, что прочнее воловьей кожи.

И мелкий почерк писца, неправдоподобно аккуратный, чёткий, разборчивый. И, конечно, всё на Высоком Наречии. На языке истинной магии и настоящей науки.

Introductio

De secretis necromantiæ finis est constituere inter se et mundos vitae propositum et vitae post-mortem...[5]

Шорох. Шорох за спиной; словно быстрые крысиные лапки пробежали по полу.

Начинается, подумал он. По спине дунул холодок, грудь сдавило.

Стой, спокойно! Ты, как-никак, ассоциат. Ты здесь уже побывал дважды и сумел вернуться назад. Ты не зря читал столько последние дни о неклассифицируемых манифестациях и правилах самообороны. Даже если оно прорвётся через круг — но нет, оно не прорвётся. Техники круга писаны кровью и кровью же проверены.

Вениамин осторожно скосил глаза. Пламя в масляной лампочке дрожало и трепетало, словно под ветром; шорохи и шевеления за спиной; а вот и знакомое шур-шур-бум.

Заскрипели двери. Что-то звякнуло в стороне окна — точно железная задвижка; и Вениамину сразу же вспомнилась странная небольшая дверца, на манер печной, что они с Алисандой видели, оказавшись тут впервые.

Шорох, шипение, перестук коготков.

Спина Вениамина покрывалась пóтом, несмотря на воцарившийся в «анатомичке» холод. Он не мог обернуться, так и застыл на корточках возле нижней полки.

Круг. Я же выстроил отпорные чары. Самые что ни на есть проверенные, именно на «неклассифицируемых манифестациях». Я ничего не добавлял — я…

Страх мешал думать, мысли путались. Затряслись руки.

Я не побегу, твердил он себе, как заведённый. Мы уже улепётывали дважды, дважды бросались наутёк — всё. Сегодня я остаюсь. Я же сам говорил Санди — они (кем бы эти они ни оказались) «просто пугают». Поэтому не оборачивайся, милсдарь ассоциат Вениамин Скорре. Твою спину защищает круг. Делай дело.

И он делал. Под аккомпанемент шуршаний, вздохов, шипений и шорохов, изо всех сил стараясь не смотреть назад (почему-то это казалось очень важным, а Вениамин уже привык доверять в такие моменты интуиции), он перебирал книги на пыльных полках. Методично, ничего не пропуская, одну за другой. Виски, лоб, спина, ладони — всё взмокло от пота, однако в мешке прибавлялось книг, а в записной книжке — названий. Из них порой тоже можно немало извлечь.

Кроме уже упомянутой Ad Practicam Necromantiæ, нашлись и другие книги, именно основополагающие.

«Начальные практики работы с кадаврами», «Основы практического зомбирования», «Анимированные конструкты от начала до конца». Их было немного, но они были.

«Некроэпизоотия — практическое наставление младому магу, долженствующему селян добрых оборонять» — видать, что-то совсем древнее, судя по архаичному стилю.

Туда, в мешок их все.

Так, мало-помалу, он вновь добрался до склянищи с заспиртованной головой.

Остановился, тяжело дыша. В блестящей поверхности ничего не отражалось — аудитория за его спиной была совершенно, девственно пуста.

А шорохи и шёпоты продолжались. И волоски на шее Вениамина вставали дыбом.

— Ты хотел мне помочь, — проговорил он вполголоса, глядя прямо в бельма на слепых глазах. — Ты показал, что случилось с тобой на этом столе, так? И помог найти книжку… и… это ведь был ди Фелипо, который сделал это с тобой?

Но голова уже не ответила — какие крохи сил и жизни оставались, были потрачены.

Судя по негодующему шороху, вернее, шорохам, за спиной Вениамина сплетались разом множество змей или шевелили-ворошили лапками полчища огромных тараканов пополам с крысами. Однако, кроме звуков, ничем иным они себя не проявляли, и молодой чародей приободрился. Пусть он не знает, что это такое, но отпорная черта держит.

Мешок наполнялся очень быстро. Теперь надлежало оттащить его к окну и там оставить. Аудитория надёжно перегорожена, аппарациям через отпорную черту не проникнуть, так что…

С душераздирающим скрипом — словно крик терзаемой жертвы — отворились створки. Ворвался порыв холодного ветра, словно из глубокого погреба, затхлого, воняющего плесенью.

Шур-шур-бум. Ударило в пол что-то тяжёлое, словно деревянный посох.

Вздрогнула уродливая башка в спиртовой банке, слепые глаза широко распахнулись. Застыли, узкие вертикальные зрачки стянулись в тонкие линии.

Десятки голосов вдруг зашептали, забормотали разом, но доносились они приглушённо, словно из дальней дали. Слов не разобрать, но чувствовалось в них одно — смертные ужас, тоска и мýка.

Вениамин вжался в книжные полки, крепко зажмурился. Не оборачивайся, не смотри. Это неважно. Важны лишь книги в твоём мешке, и их надо вынести отсюда.