Крысилово

Но поняв, что все эти картинки, ослеплявшие ненатурально яркими красками и пленявшие вроде бы независимой своей жизнью на дисплее, — если разобраться, там отсутствуют, — Витька быстро пресытился и снова удалился на излюбленную свою Чвящевскую — стояли, как сейчас, каникулы. А Симка продолжала прилежно посещать отца, пока он не получил от Эдуарда Семеновича втык за вечные игры в рабочее время, после чего выставил дочку. Похныкав пару дней, остыла и она. И вдруг машина игр становится ее собственной! Теперь только дождаться, когда эти все разойдутся, и — хоть ночью! — припомнить уроки отца и войти в любимую игру “Terrible Swamp” — “Ужасная Топь”, где юный травоядный игуанодончик Гвинни должен пробраться к маме-игуанодонихе через топь, на которой за каждым кустом его подстерегают плотоядные звероящеры.

Так она и сделала. Пришлось только помочь матери и Клаудии вымыть посуду, вытащить с ними на кухню раздвижной поминальный стол да втащить из супружеской спальни свою и Витькину кровати: они всегда стояли в большой комнате, служившей всей семье столовой, детям — спальней, а покойнику — кабинетом. На отцовский письменный стол Симка и взгромоздила компьютер с принтером, и, едва мать ушла к себе, а Витька уснул без задних ног, погрузилась в мнимый, но как живой, мир динозавров и динозавриков.

Глубокой ночью Витьку, тряся за плечо, разбудила мать. Аня не спала сегодня ни минуты. Именно сейчас, на четвертую ночь, снова не ощутив рядом горячего и плотного тела мужа, она словно очнулась и вдруг отчетливо поняла — больше его тут никогда и не будет. Умер. Исчез. Одна.

— Пойдем, Витька, — чуть слышно шепнула она, боясь разбудить заснувшую за компьютером Симку.

— Куда, мама? — изумленно прошептал он.

— К отцу. Он там один, ночью, на Погострове-то, как можно?

— Ты что, мама? Ему же все равно теперь.

— А мне вот не все равно. К нему хочу. Ты же все там наизусть знаешь, и в темноте место сыщешь. Веди.

Пришлось подчиниться. Витька оделся и повел мать по Центральной к Гусевицам, а оттуда — своей заветной тропкой через пустошь к Погострову. Шли почти в полной темноте, спотыкливо и долго. Луна пряталась в тучах — может, завтра, наконец, дождь. Посветлело лишь у самого кладбища — до него доползал свет с аэродрома. Но и при свете Витька не сразу нашел между однообразными стелами свежий отцовский холмик с цветами, мокрыми от росы и сока обломанных стеблей.

— Вот он.

— Он?! — вдруг по-сумасшедшему вскрикнула мать. — Какой это он?! Глина это да цветы!

Она рухнула на эти самые цветы и завыла — слава Богу, никого кругом не было, не светилось даже окошечко Октавиевны.

— Ты? Ты это?! Только всего и есть?! А кто ж меня бить теперь будет? Кто — любить?! Боречка! Пропойца мой желанный! Встань! Пей, бей, гуляй, подонок, только встань! Хоть часы мои на тридцатилетие от библиотеки пропей, всего у нас на пропой и осталось, только с нами будь, изверг! На кого нас оставил, тиран, алкаш ненаглядный? Где твое тело белое, сивушная ты харя? Душа где твоя, вонючка перегарная? На кого покинул? На воскову свечу, на гробову доску, сволочь? К кому приклонюсь? К камню твоему цементному, так и то разве весной, как поставлю! С детьми куда, козел, прислонюсь? У чужих людей к дверному косяку, садюга? Ой, пропащая моя головушка, на кого ж ты осталася?! Ой, забери и меня, Господи, и сироток прибери, чем маять нас одних на мои-то четыреста тыщ без него, забулдыжного!

При всей ругани звучал в вытье матери какой-то ритмичный и жутковатый напев. Витьке и страшно, и стыдно, и временами смешно было ее слушать. А холмик, утром окруженный густой толпой людей со скучными речами, казался теперь таким безнадежно одиноким, что Витька и сам бы заревел, если бы не приметил, что мать, воя, творит неладное. Цветы она давно раскидала, и сейчас царапала пальцами, рыла еще не слежавшуюся глину, точно дорываясь до отца. Витька за ноги оттащил Аню от бугорка, закидал цветами борозды от ее ногтей на глине и поволок обессилевшую мать домой.

Витька проснулся, когда мать, совсем нормальная, словно и не бывало кладбищенской ночи, собиралась на работу, вычищала из-под ногтей красноватую могильную глину. Невыспавшийся Витька нарубил дров и сел к компьютеру — Симка еще не встала и не оспаривала. Припомнив, как входить в Word, Витька спустил из слова Файл длинное полотенце меню и прочел там внизу названия последних файлов, над которыми работал отец. Верхнего файла “news. doc” трогать не стоило — так отец обозначал газетные материалы. Но ниже стоял непонятный файл “prep.doc”, и Витька щелкнул по нему мышью. Это были какие-то отцовы выписки.

“Надевицы, у. г. Свинежской губ. на р. Свинежке, ж. д., пристань, 20 т. ж., 2 леч., 3 биб., 3 ср. уч. зав., 7 низш., 57 пр. зав. с 1, 238 раб., 4 кр. уч., винокуренн.., бондарн. и санный пр.; кустарные промыслы; Надевицкий у. — 4, 600 кв. в.; 172 т. ж..”

Энциклопедический словарь Ф. Павленкова, Спб 1914, стр. 1510