Крысилово

Он и стал жить и общаться между собой, потому что нуждался в рынке — купить то, чего у него нет, продать, что у него есть лишнее. И завел себе поясную одежду — не от холода и не для отличия от животных, а у него уже было понимание стыдливости. А наособицу любил каждый предок приодеться на посиделки, супрядки, там и работа у женских предков идет, и веселья много, а главное — любовная привязанность для пар выявляется.

Эх, как бы раскопки у нас сделать! Ну, ладно.”

...Витька задумался. Стало быть, Чавку и Хряпу отец не выдумал, а есть такая реальная сказка. Наверно, для отца и выписки, и прошлогодний ужастик были вроде подготовки к роману о пилорамской старине. Витька открыл каталог Word’a, но не обнаружил ничего похожего на novel.doc, имя файла, под которым надеялся найти текст романа. Название файла о войне Чавки и Хряпы он забыл и долго гонял каталог стрелочкой вверх-вниз, теряясь в английских названиях. Вдруг мелькнуло имя заархивированного battle.doc (битва) — не он ли это и есть? Но разархивировать не удалось: проснулась Симка, и увидев за компьютером брата, сходу взвыла. Пришлось уступить и пойти на колонку по воду.

Симка созвала на компьютерную игру соседских ребят. Помогая Гвинни выйти по звероящерной топи к маме, они больше не дали Витьке подступиться к машине, просидели до ночи. А ночь у Витьки была такая же, как накануне. Он снова сопровождал мать во тьме на Погостров и снова слушал ее плач и не давал разрывать могилу. Так и пошло — ночь за ночью. Особенно тяжко стало после девятин. Раз от разу мать все упорнее скребла землю, вой ее становился все неистовее и откровеннее. Витька узнал многое, чего ему не стоило бы знать. Что Аня несколько раз готова была сбежать от отца с детьми к каким ни попадя посторонним мужикам. Что он смертно ее за это бил. Что под каждый Новый год она молилась — не начался бы он с нового аборта. За все это она просила и просила у покойника прощения, умоляла вернуться и клялась, что все тогда у них будет путем.

Витька так уставал, что поднимался только к полудню, когда Симкина компания уже сидела у компьютера, а Симка царила и цвела. Она и всегда-то верховодила окрестной ребятней — наглая, умненькая, умевшая наповал ответить любому взрослому и убойно его передразнить, словом, интеллектуалка и клоунесса. Ребята ей в рот глядели. Что же сейчас, когда она оказалась компьютеровладелицей, знавшей, как обращаться с машиной, помнившей английские коды игр? Она стала королевой, перед которой заискивают, трепещут, во всем подражают. Мгновенно почуяла это, и, прирожденная актриса, принялась работать над августейшим имиджем, знаками отличия и власти. У королевы был вкус. Длинная акселератка, еще нескладная, едва входившая в девичество, она не пожелала ни дурацкой короны, ни мантии — оформилась незабываемо и демократически. Корону заменила простая веревка, которой она перехватила по лбу длинные распущенные волосы. Остатком той же веревки подпоясала Симка и свое до молочности выгоревшее синее платьишко. Постоянной царственной драгоценностью был браслет из цепи усыпленного в позапрошлом году соседского пса Амура. Цепи еще оставалось много, и в исключительных случаях королева жаловала такие же браслеты отличившимся подданным. Веревки и браслет на удивление шли ее величеству, большеротому, с неуклюжими резкими движениями и быстрыми, какими-то прыгучими глазами. По хозяйству она ровно ничего не делала, сообразив, что матери сейчас не до воспитания и вообще ни до чего. Когда у придворных уставали от компьютера глаза, монархиня садилась со свитой на ступени зашарканного крыльца. Они сидели на солнышке, обмениваясь таинственными, закрытыми для прочих суждениями о делах двора или выражали чуть заметными жестами и неуловимыми словечками презрение к соседям и прохожим. Не дерзили, не грубили — о нет! — куда хуже, жестче, неприкасаемее. В первые дни Аня, случалось, еще окликала дочь:

— Серафима, иди картошку почисти!

— Как ты не понимаешь, мама, я занята. У меня каждая минута на счету, Только месяц до школы.

Симка и впрямь считала минуты безраздельной верховной власти, которую неизбежно прервет школа.

— Да чем ты занята? Что там у вас такое важное? — раздражалась Аня.

— Маразм, — с царственной ленью роняла Симка и остроумно поясняла, как несмышленышу: — Ма-разум, мама.

— Ну, хоть вы-то, ребята, мне объясните! — апеллировала к свите Аня. — С чего у вас маразм? Это у стариков бывает. Что еще за маразм в вашем-то возрасте?

— Маразум, вы же слышали, тетя Аня, — вежливо поправлял ближайший вельможа, сын заведующей библиотекой, эрудит Колька. — Маразум, к вашему сведению — высший разум и высшая форма существования духовной материи.

— Так вся ваша компания — из духовной материи сделана?

— Не компания, тетя Аня. Мини-социум, — еще вежливее вразумлял Колька.