Крысиная башня-2

Леонида так же, как и мальчишки, как и общинская малышня, сидела под замком в клети; то есть в небольшом чуланчике при доме. Вот только сидела она там не пару часов, а уже порядка месяца; и находилась под замком не потому, что кто-то был озабочен сохранением её жизни, а, напротив, потому что была она практически поймана за руку во время тайного сношения с врагом! Хотя она всё отрицала, у Совета сомнений в этом не было. И прекрасно она понимала, что ничего хорошего её в конце концов не ждёт! — такие вещи во время войны не прощают. И если пока что о ней как бы просто забыли, — то есть держали под замком, кормили, даже пару раз «под конвоем» сводили в баню, — но не принимали по её судьбе никаких, как она опасалась, «радикальных решений», — то сейчас, после очередного «военного обострения», «по ней» наверняка что-нибудь «решат»… И — она не заблуждалась насчёт возможной мягкости «решения», — судя по всему за Пригорок взялись всерьёз! — вот и моторы рычат, и выстрелы, и взрывы! — а это что значит?

Это значит, что как ни кинь — всюду клин: отобьются «общинские» от наезда — наверняка понесут потери. Как же без этого. Значит — озлобятся, ожесточатся. И уж тогда её на «милостивый» приговор никак не стоит рассчитывать! А если те, Озерские с Никоновскими, верх возьмут — что более чем возможно! — тоже ничего доброго ожидать не придётся! Она для них кто? — член Общины! А значит её — под одну гребёнку со всеми! Кто там станет разбираться, почему она в Общине под замком содержится! — «общинская»? — значит, вместо со всеми! И староста Борис Андреич вряд ли захочет вспомнить о оказанной ею ему услуге — кто она ему?! И пойдёт она вместе со всеми, в лучшем случае, на местные же «каторжные работы!» — приносящая поесть Таисья рассказывала, как пригнанные откуда-то никоновскими отрядовцами люди под конвоем автоматчиков день и ночь долбят землю, роя окопы вокруг Пригорка… Вот и ей это предстоит — в лучшем случае… с её-то высшим педагогическим образованием! — долго ли она так протянет?? А то и просто пристрелят — кто знает, какие планы у никоновских по поводу общинских!

Оставалось одно: любым путём выбраться из этой тюрьмы-чулана, за проведённые здесь недели опротивевшего до колик! От этого вонючего нужного ведра под крышкой; от жёсткой дощатой лежанки; от вечного полумрака! Выбраться! — и бежать в деревню! Как пострадавшая от жестокостей сумасшедшего попа и его клики! И всё там, наступающим, рассказать! — она ведь, что ни говори, тут давно живёт, с самого основания; всё и всех знает; недаром и в Совет столько времени входила! Сможет всё тут обсказать и нарисовать! — за это и поощрение ей будет!

Она давно работала «в педагогике»; проводила, бывало, и немало, патриотических уроков ещё при бывшем Союзе; по работе знала хорошо и соответствующую литературу, и фильмы, — и перед её внутренним взором непреднамеренно всплыли кадры из «Мальчиша-Кибальчиша»: как Плохиш сдаёт своих «буржуинам», — «за банку варенья и корзину печенья», — но она тут же отогнала эту глупую аналогию. Идиотские детские фильмы! — а тут, можно сказать, судьба решается!

До сих пор выбраться, сбежать из чулана не было никакой возможности, — дом был постоянно полон людей; в Общине жили довольно тесно. Да ещё ни так давно «подселили» к ней девку, — эту, Валентину; тоже, как сначала подумала Леонида, чем-то провинившуюся перед Общиной. Леонида пыталась с ней поладить, — но вскоре поняла, что бесполезно: в отличии от неё, содержащейся «под стражей», Вальку эту тут просто прятали. Что-то она там такое наворотила; за что грозило её нешуточное наказание, — только непонятно от кого, она на эту тему говорила что-то невнятное, — и её тут прятали! Во всяком случае, к Общине, Вовчику и всем общинским она была настроена, как вскоре выяснила Леонида, вполне лояльно; и перетянуть её на свою сторону, чтобы вместе осуществить побег, не представлялось никакой возможности. Более того, — теперь получалось, что и сама Леонида находится под круглосуточным наблюдением! Это было совсем плохо…

Однако сейчас, именно сейчас, когда на Пригорке грохотали выстрелы, как сообразила Леонида, появилась, наверное, единственная возможность сбежать!

Дом опустел, — все были «на позициях». Собственно, сам дом, «по боевому расписанию», как ей скупо поведала приносящая еду бывшая её ученица Ксения, предназначался под лазерет, — в нём предполагалось делать несложные операции и должны были находиться раненые; но сейчас, когда бой только начался, все были на позициях; в том числе и назначенные в «медработники», — выносить с поля боя раненых, случись они там. Совсем же старые и немощные собрались в церкви, где, под началом старенького муллы Минуллы-бабая (вот ещё — святотатство! Сам же Отец Андрей был «на позициях») в меру сил молились…

В «лазарете» же осталась одна двенадцатилетняя Ксюша — приглядывать за хозяйством, греть воду; и быть готовой к приёму раненых.

Это был шанс; да, наверное, это был единственный шанс! Необходимо было им воспользоваться!

* * *