Один из БМП, прорвавшийся было за линию окопов, сейчас густо дымил чёрным, облизываемый языками пламени, — в него попало с бортов аж целых пять банок с горючей смесью.
Это было какое-то колдовство, не иначе! — прав, прав был тощий пропагандист с рыжим портфелем, тут дело нечисто! — как только БМП, рыча и бросаясь грязным снегом из-под гусениц, вырвался к окопам, навстречу ему выскочил некто толстый, невысокий, в расстёгнутом пальто, без шапки; с развевающейся седой бородой… В одной руке он сжимал огромный старинный револьвер; в другой — литровую банку с мутной жидкостью, от которой летели искры и тянулся сизый дымок…
В него выстрелили сразу несколько человек, второпях — и никто не попал. В него ударил очередью пулемёт с БМП — и фонтаны снега рядом с его нелепой толстой фигурой обозначили попадания, — но он, как заговорённый, что-то крича разинутым ртом с толстыми лиловыми губами, пробежал тем не менее несколько шагов по направлению к бронированной машине; выстрелил в неё из своего нелепого револьвера, выбросившего из ствола целый сноп пламени и клуб чёрного дыма; и швырнул в неё свою дымящуюся банку… И, кажется, невредимый, скатился куда-то вбок, в яму или окоп.
Пуля от револьвера стукнула, плющась, о броню, и отлетела в сторону; а банка разбилась чуть выше люка механика-водителя, враз окутав лобовую проекцию машины пламенем и дымом. Рыкнув, БМП рванулся ещё вперёд; проскочив, кажется, окоп — и тут же в него полетели ещё несколько банок и бутылок, живо превратив его в сноп огня.
Зато второй БМП и пулемёт с джипа густыми очередями опять прошлись по линии окопов, явно свалив не менее двоих из поднимавшихся из окопов фигур…
Но запал иссяк — цепь, начавшая было втягиваться вслед за бронированными машинами на линию окопов, вновь залегла, — очень страшно идти на верную смерть, какие бы кары сзади не обещали вопящие начальники, как бы не рвал нервы вой сирены, призывающей к наступлению и победе… Очень страшно подниматься под пули, когда бьёшься не за жизнь, а за возможность пограбить и изнасиловать. Мёртвому или искалеченному мирские радости ни к чему! И — правду говорил Мундель: они там все сумасшедшие!! Пусть, пусть вон второй БМП ещё линию окопов проутюжит! — там ведь везде эти, колья; колья и проволока, чёрт бы их побрал!!
— Давай, Хрон — поднимай, сука, своих!! — жадно хватая губами снег с рукава, приказал Гришка. Автомат его лежал тут же, в снегу, рядом; и снег быстро плавился вокруг ствола и ствольной коробки.
— Ага. Ага. Щас. — согласно кивнул Витька, но не сделал ни малейшей попытки сдвинуться с места; лишь выставив вперёд руку с маузером. Долбаная машинка, подогнанная Аркашей, из каждых пяти нажатий на спуск лишь три раза плевалась пулей; в остальных двух случаях приходилось с проклятиями его перезаряжать… Хотя, зато, при этом «был при деле» — не тупо, как испугавшись, лежал; а был занят — перезаряжал так не вовремя заклинившее оружие…
— Сейчас; ещё раз нажмём — и мы на Пригорке! Куда они там нах спрячутся! — последний натиск! — как будто самого себя убеждал Гришка, — Давай-давай, Харон! А то поставлю отрядом командовать Ольгу-Чуму — она молодцом!! Сейчас… ещё раз нажмём!! Где эти суки Оршанские?? — староста со своим «штабом»?? Да, бля, заткнул бы Харон эту завывалку!!. Задолбала уже! Сейчас… передайте по цепи — приготовиться!.. Последний удар!..
Действительно, всем было ясно, что линия окопов почти прорвана, — и чёрт с ним, что горит броневик; что выскочивший из заднего люка экипаж пытается сбить пламя огнетушителями, — ещё раз поднажать, и!.. Как же задолбал только этот надрывный вой!.. И он что? — двоит, что ли, или эхо??
Лёнька стоял на коленях на мёрзлой земле окопа, и, глотая слёзы страха и боли, раз за разом стрелял из своей малокалиберной биатлонной винтовки перед собой, в стену хода сообщения, туда, где через четыре метра он поворачивал под прямым углом направо.
Это было глупо, это было совершенно глупо и ненужно! — но он ничего не мог с собой поделать!
Он жал на спуск; выстрел негромко, как-то по игрушечному щёлкал в морозном воздухе; винтовка, которую он упирал прикладом в стену окопа за спиной, несильно вздрагивала, плюнув из ствола сизым выхлопом — там, на повороте хода сообщения, вспухал на стенке маленький фонтанчик и осыпалась сухая земля… И Лёнька тут же, захлёбываясь слезами и страхом, тут же дёргал затвор, открывая, — вылетала дымящаяся жёлтенькая гильза; и он, подвывая от боли в левой руке, торопливо заталкивал в горячий патронник очередной жёлтенький патрончик с серой свинцовой пулькой; закрывал его затвором; торопливо просовывал кисть правой руки в фигурную прорезь ложа, и, вновь не выдержав, жал на спусковой крючок. Опять негромкий хлопок-щелчок, и цикл повторялся.