Крысиная охота

— Я прекрасно помню, Василий Иванович. Знаете… — генерал замялся, — понимаю, что ритуал, место встречи изменить нельзя, все такое… Но не кажется ли вам, что в свете произошедших событий это мероприятие уместнее отложить? Скажем, на недельку? Понятно, что опасности никакой, но чисто психологически, да и береженого, сами понимаете…

— Слушай, ты, оппортунист! — возмутился губернатор. — Все идет по плану, и чтобы больше я от тебя подобного не слышал, господин генерал полиции! Ключевые слова в твоем бормотании: никакой опасности. Так что давай без психологических заморочек и упоминания того, чье имя не называем… — губернатор снова хохотнул. — А в качестве дополнительного адреналина, Алексеевич… — губернатор помялся. — Имеется тут у меня одна идейка. Впрочем, появишься на ковре — обсудим. И еще — в шесть вечера на центральной площади состоится согласованный с мэрией митинг: что-то про рост тарифов ЖКХ, бесплатный проезд для пенсионеров, еще какая-то маета. Понятно, что за пределы не выплеснется, покричат, помашут плакатами, но руку лучше держать на пульсе. Твой ОМОН уже подал заявку на разгон митинга? — губернатор сегодня просто лучился остроумием, что насторожило Григория Алексеевича.

— Мы держим руку не только на пульсе, но и на горле, Василий Иванович, — проворчал Олейник. — Хорошо, я все понял. Не возражаете, если я возникну на вашем ковре не через полчаса, а, скажем, через пару часов? Имеется у меня настойчивое желание допросить в СИЗО задержанного Россохина.

— Ну, допроси, допроси, раз уж хочется, — не стал настаивать губернатор. — Только смотри, чтобы не сбежал во время допроса. Ну, будь здоров, фельдмаршал, — и грубовато пошутил под занавес. — Хайль Гитлер, как говорится.

— Зиг хайль, Василий Иванович, — пробормотал Олейник, отключая трубку.

Дрожь пробежала по телу избитого узника. Никита распахнул глаза и безучастно уставился в заплесневевший потолок. Пальцы заскребли по вшивому матрасу, проткнули истлевшую мешковину, застыли, скрюченные. Лицевые мышцы пришли в движение, но и их разбил паралич. Несколько минут в неестественной позе, и тело стало расслабляться. Снова промчалась дрожь, и арестант размяк окончательно. Из глаз, затянутых болотной тиной, потекли слезы. Он шмыгнул носом, обвел глазами сырые стены, уставился незрячим оком на железную дверь, в верхней части которой располагался глазок, а ниже — запертое оконце. Площадь камеры составляла от силы пять метров. Полтора на три. Слева — вмурованные в стену нары с щуплым матрасом, над головой зарешеченное окно. И больше ничего, только дверь. Голый отсыревший бетон — внизу, сверху, сбоку. Даже повеситься не на чем…

Глухая тоска гнобила душу. Он не мог смириться с утратой, он никогда не сможет с ней смириться. Он не монстр, а обычный человек, у которого погибла любимая женщина. Разум соглашался, что она мертва, а рассудок противился. Он не видел ее труп. Но что это меняет? В глазах застыла страшная картина — Ксюша выныривает из омута, умоляет о помощи, вот ее уносит на дно этим чертовым водоворотом. Она не Ихтиандр, и умение плавать в данном случае роли не играет. Он может жить надеждой (сколько там ему осталось?), но кого он при этом обманет?

Он видел только омут, ничего другого не замечал. Думать о себе не хотелось, и во что его превратили, он пока не догадывался. Видимо, напрасно. Что-то надоумило Никиту оторвать голову от шконки. Боль швырнула обратно, в голове разразилась канонада, он начал задыхаться. С силой сжал зубы. Нет, эти твари не дождутся, он не потеряет интереса к жизни. Теперь он будет мстить, как никогда не мстил!

Он со скрипом поднимался, будто возрождался из тлена. Каждое движение давалось с боем. Скрипели суставы, ныли мышцы. В бедрах разбойничала судорога — их испинали так, что там места живого не осталось. Он принял сидячее положение, стал ощупывать лицо и голову. Под глазами зрели мощные синяки, кожа разбухла. Он смотрел на мир сквозь узкие щелочки-бойницы. Волосы спутались, прикоснуться к черепу было невозможно — судя по всему, его пинали не только по ногам…

Он был обязан прийти в себя, он должен снова научиться двигаться! Раны на Никите заживают, как на собаке, в организме — неисчерпаемые резервы. Первые несколько минут от начала разминки он был на грани коллапса. Голова кружилась, Никита хватался за стены. Но пересиливал немощь, разминал скрученные мышцы, приводил в порядок голову. Дыхание восстановилось, он был уже не тем беспомощным растением, что очнулось двадцать минут назад. Немного передохнул, и снова в путь. Он должен отринуть внешние факторы, сконцентрироваться на самовнушении. Йога, аутотренинг — не пустые звуки, если человек хочет быстро восстановиться и занять свое место в жизни…

Вернулось зрение, он отметил, что в камере нет подсматривающих устройств. За дверью послышались шаркающие шаги, и когда к глазку припало недремлющее око, арестант уже лежал на кровати и бессмысленно таращился в потолок.

— Эй, подъем, блин! — проговорил кто-то, приоткрыв оконце в двери.