Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста

Подкаст прозвучал осенью после визита в Хагенберг. Его транслировали на протяжении месяца, по два отрывка в неделю. Реакция на него получилась активной и часто неожиданной.

Из Орегона прислала свои воспоминания о «Баронессе» студентка, учившаяся в школе на вилле «Вартенберг» в 1960-х годах. Она запомнила Шарлотту суровой и бескомпромиссной женщиной, выставлявшей себя доброй католичкой, ничего не знавшей о нацистах[832]. Англичанин, побывавший в Зальцбурге в начале 1980-х — впоследствии он стал сценаристом, — сочинил даже пьесу о «тетушке Лотте» под названием «Нераскаявшаяся»[833].

Петр Шарков, сын экономки в краковском доме Вехтеров (он старше Хорста на несколько лет) прислал воспоминания про то, как Отто возвращался домой по вечерам. Мальчишке нравилось стоять рядом с часовыми и, как они, щелкать каблуками. Он прислал фотографию: Шарлотта, Отто, новорожденный Хорст.

Внук британского военного прислал отрывки из дневника деда и фотографию с подписью на обороте: «Тело генерала СС, покончившего с собой»[834]. На фото лежит на земле накрытый простыней Одило Глобочник. В документах полка, где служил дед, говорилось, что Одило «принял синильную кислоту на отрезке в 150 ярдов между двором замка (Патернион) и тюрьмой».

Некая женщина описала возвращение своего отца в Ганновер через 25 лет после бегства оттуда в 1934 году[835]. Он помнил вид из школьного окна и большой рекламный щит на фронтоне здания напротив и удивился, что реклама осталась на прежнем месте: Persil bleibt Persil («Персил всегда Персил»). «Он испугал меня, и мы тотчас покинули Ганновер».

Фальшивые документы Отто наталкивали на дополнительное расследование. Почему бы не связаться с Красным Крестом и не проверить, выдавали ли документы Альфреду (Альфредо?) Рейнхардту? Я так и сделал и узнал, что Красный Крест выдал такой проездной документ в 1947 году[836]. Там была та же дата рождения, информация о семейном положении и подпись, как на удостоверении личности, которым пользовался Отто в Риме. Этот Рейнхардт, как я узнал, был членом нацистской партии в Вене в 1932 году, а после Июльского путча бежал в Мюнхен. Став инженером, он участвовал в строительстве Kehlsteinhaus, «Орлиного гнезда», в Берхтесгадене близ убежища Гитлера в Оберзальцберге, где настоящий Рейнхардт служил заместителем Мартина Бормана. В 1947 году он бежал в Аргентину, в Сальту, где прожил до своей кончины в 1998 году.

Несколько врачей написали о причине смерти Отто. Один предложил рассмотреть вариант гербицида «паракват». Но нет, симптомы были бы иными, к тому же «паракват» начали применять спустя много лет после смерти Отто. Другой сравнил симптомы с последствиями отравления распространенным в Италии грибом бледная поганка, Amanita phalloides. Я связался с экспертом в Германии, и тот объяснил, что такому отравлению не свойственен быстрый подъем температуры. «Болезнь Вехтера была определенно вызвана инфекцией», — заключил эксперт и присоединился к версии профессора Пинцани о лептоспирозе, назвав смерть больного «мучительной»[837]. Он добавил свое личное соображение: «Никогда не понимал, зачем священники Ватикана укрывали этих людей».

Том Лусид написал из Альбукерке: «Все время думаю о своем единокровном брате». Он справлялся о здоровье Виктора Уильямса, выражал надежду, что они могли бы установить контакт, и спрашивал, нет ли у меня фото Шарлотты фон Хейкинг, матери Виктора.

Хорст дал о себе знать после шестой части подкаста. Он жаловался, что характер Отто изображен в программе неверно, что его отец «вовсе не хотел убивать поляков и евреев». Он снова написал после последней части — оптимистично, хоть и не очень радостно. В проекте возобладали, дескать, чужие предрассудки, в нем не отражена реальность двойной администрации в Польше под немецкой оккупацией: гражданского управления гуманиста Отто и зверств убийц из СС. При этом, соглашался он, неплохо было бы поговорить напоследок, устранить недопонимание. Это выглядело разумным, к тому же у меня появился новый материал, которым я хотел с ним поделиться.

На пороге осени я вернулся в Хагенберг — уже в восьмой раз. Через пару недель Хорст должен был отметить свое восьмидесятилетие. На новом веб-сайте к нему в замок приглашались «знатоки древней мифологии». Он и его племянник Дарио предлагали питание, ночлег и ванную — ту самую, со старой жестяной рекламой «Персила».

Разговаривали мы, как всегда, в комнате Хорста на втором этаже: портрет Йозефа над кроватью, рядом с другими фотографиями, Отто в эсэсовской форме, из-за его спины выглядывает Зейсс-Инкварт, тут же грустный портрет Шарлотты. Изменений было немного, хотя я заметил отсутствие гравюр с видами Кракова. «Я все отдал», — объяснил Хорст.