Крысиные гонки

Сбитый с ног Владимиром Шапа, больно ударившийся, но не выпустивший из рук ружья, поднимаясь, на какое-то время оказался в замешательстве — в кого стрелять?? Сбивший его с ног парень откатился в сторону, и, судя по всему, намеревается повторить свой бросок; а внезапно вдруг оказавшийся в опасной близости, в гуще подельников, какой-то чёрт лихо орудовал пикой. Калины не было видно, и стрелять прямо в гущу свалки было, ясно, невозможно; и визжа, кто-то бежал за костром, казалось, прямо на него; и он, помедлив, направил было стволы на встающего миллионерского сыночка, вдруг оказавшегося таким прытким, — но в это время уже бежавший на него Вовчик не то что метнул, а, скорее, толкнул от груди в него своё нелепое орудие, — и попал ему в голову.

Вскрикнув, тот левой рукой, выпустив ложе ружья, схватился за лицо, — и этого Владимиру хватило: он опять в прыжке сбил его с ног. Это было нечто акробатическое, совершенно спонтанное, что-то подобное он видел на соревнованиях по карате-киокушинкай, но повторять никогда не пробовал; но теперь этот акробатический «фляк» он исполнил даже как-то не задумываясь: в прыжке-повороте-падении кувырок в воздухе через правое плечо, с ударом левой стопой в голову с разворота… во всяком случае так делали каратэисты. С координацией всегда всё всегда было нормально; тем не менее стресс, хотя и обострил до предела все его реакции, подвёл: вместо эффектного разящего удара получилась нелепая краказябра, видя которую зрители наверняка разразились бы хохотом, — но тут зрителей не было, все — только действующие лица; и, хотя он, «вертанувшись» в полупрыжке — полупадении в заключение так грохнулся корпусом на землю что от вспышки боли на мгновение вырубился, и на полминуты сбил напрочь дыхание, — всё же он зацепил ногой Шапу, — и тот вновь опрокинулся навзничь.

Подбежавший Вовчик вцепился из всех сил в ствол ружья. Завязалась нелепая, но от этого не менее ожесточённая схватка: Шапа и Вовчик, оба вцепившись в ружьё, катались по траве, стараясь вырвать его друг у друга, а поскольку руки были заняты — пинаясь, бодаясь и даже плюясь друг в друга…

Всё произошло в секунды. Упавший от толчка, как был — с расстёгнутыми штанами, — Калина не успел вскочить. Подкатившийся ближе к нему Вадим, связанный/скованный по рукам и ногам, с окровавленным лицом, внезапно, как гигантская толстая гусеница, сокращаясь и извиваясь всем телом, оказался совсем рядом; он, как червяк вдруг приподнял корпус — и бросил его в Калину, целясь головой ему в грудь.

Толчок опять опрокинул главаря на спину, и тут же гигантская «гусеница» вновь сократилась, приблизившись ещё на пару десятков сантиметров — и второй удар головой, лбом, теменем пришёлся Калине в лицо! Не успев даже попытаться приподняться, он опрокинулся вновь, на этот раз чуть не попав головой в костёр. А страшная разъярённая гусеница тут же оказалась рядом, совсем рядом с его головой; и с каким-то утробным клокотанием вцепилась ему зубами в щёку.

Калина дико закричал, отталкивая от себя окровавленную голову, вцепившуюся в его лицо зубами — и оттолкнул, но при этом Вадим зубами вырвал у него кусок щеки.

Калина хотел вскочить, он ничего не понимал, всё произошло слишком быстро. Как так случилось, что в несколько секунд он, хозяин положения, всецело распоряжающийся жизнями пленников, да и своих людей, вдруг оказался дважды сбит на землю, и теперь его атакует это бешеное извивающееся животное; и дико саднит щёку — он даже не понял, что у него со щекой; и вокруг кто-то мечется, взрывая траву и землю каблуками, и множество голосов издают дикие вопли… он, сидя, зашарил рукой по траве, пытаясь нащупать только что ведь брошенный в траву где-то здесь большой нож; и, не найдя его, вспомнил, что у него ведь есть и своё пёрышко, на поясе, — но штаны в пылу борьбы сползли вместе с трусами до колен; и он зашарил по поясу, стараясь скорее нащупать рукоятку — и покончить с этой страшной гусеницей; чёрт, почему он не убил его сразу???

Но было поздно. Тупой удар обрушился ему на голову; он вскрикнул и схватился за темя. И снова оглушающий удар — по голове, по пальцам руки, обхватившей голову — подбежавшая Зульфия со всех своих девчоночьих сил ударила его по голове второй раз палкой, так, что палка сломалась.

Пичуга катался по траве, держась обоими руками за пропоротый живот и дико крича.

Тело Носа, которого Лавер наотмашь рубанул своей «алебардой» по шее, выгибаясь и взбрыкивая ногами, агонизировало рядом, заливая траву кровью.

Чика, дико крича от неожиданности и страха, бросился бежать в кусты; а выпустивший Гузель Башка ринулся на Лавера, — но быстро вскочить с колен не сумел, — и Лавер ударил его своей пикой, целясь в шею; но попал в рот, — клинок Ножа скрежетнул о зубы, проваливаясь глубже, в глотку; выдернул — и вновь пырнул его, встающего — в плечо, в грудь, полосонул по лицу…