Крысиные гонки

Вовчик пытался объяснить им, что до полицейского поста ближе, чем до Равнополья; что лучше всем идти одной группой — они были глухи к доводам. Расширившиеся, застывшие зрачки женщин, казалось, видели только трупы бандитов, сваленные в канаву; и две свежие могилы с крестами из молодых сосёнок, связанных проволокой; с приколотыми листками из блокнота: фамилия-имя-отчество, дата рождения, дата смерти… Сегодняшним числом.

Опять плакал муж Юлии Тимофеевны; молча стоял у могилы муж Клавдии Семёновны. И тот и другой решили после похорон продолжать путь в село. В городе было уже нечего делать, городская жизнь явно кончилась.

Вовчик посоветовал разобрать вещи погибших. Опять начались всхлипывания, на этот раз над чемоданом.

— Слушай… — со сдержанной злостью сказал вполголоса Вадим, — Ты это… Ты поторопи его, а! Мы так до вечера не уйдём, а девчонка мучается!

Он сумрачно посмотрел, как тот бессмысленно, суматошно, торопясь, то выкладывает вещи из огромного чемодана на колёсиках, то бормоча «Нет, это был любимый халат Юлички…» суёт их обратно; и, обращаясь опять к Вовчику, как будто взявшему над тем шефство:

— Или пусть остаётся, поплачет над могилой и над шмотьём — потом догонит!

— Нет-нет, не уходите, я сейчас, сейчас… — и опять те же бессмысленные перекладывания.

Владимир с Хроновым, и с ещё двумя мужчинами стащили тела бандитов в кучу, на другом краю поляны. Хронова сторонились…

Когда завёрнутые в плащи тела опустили в неглубокие могилы, Владимир отошёл. Поискал взглядом Гузель — её не было. У сидевшей возле разваленного шалаша Аллы суетилась Зулька.

— Вовк, поможешь? — он подошёл, стал сгребать руками в яму рыхлую рыжую землю. Поодаль плакали женщины.

Рядом пыхтел Вовчик.

— Знаешь… Вовчик… А я ведь раньше покойников никогда так близко не видел… Даже когда мама умерла — я тогда ещё маленький был, — не пошёл прощаться. Упёрся, заперся в комнате и всё тут… Так её мёртвой и не помню. Только живой.

Вовчик молча сталкивал лопаткой землю в яму, потом спросил:

— Руки как?

— Ничего. Вроде как отошли. А думал — совсем конец рукам, прям как ампутированные…

Помолчал. Потом сказал с неожиданной злостью:

- А труп — он и есть труп. Просто мёртвое тело. Туша. Покойник страшен своим антуражем: что макияж, что как живой… гроб, свечи, завешенные зеркала, плач… А так, лежащий в траве, да ещё чужой — просто труп!

Вовчик молчал. Потом, когда могила уже была засыпана, охлопывая её лопаткой и обкладывая по краям дёрном, сказал грустно:

— Знаешь, Вовка… Чё-то мне всё кажется, что всё только начинается. Как бы… Ну… Кажется мне, что неважное у нас начало жизни в деревне получилось; даже до деревни-то и не добравшись толком…

— Да, как бы такие холмики не стали в порядке вещей в ближайшее время… Но знаешь… Я тут, за эту ночь, кое что понял… А, ладно, после поговорим.

Когда Вадиму надоело смотреть на бессмысленное перекладывание вещей из чемодана на траву и обратно мужем Юлички, он подошёл, отстранил пытавшегося что-то советовать Вовчика, и просто вывернул его на траву. Присел, быстро покопался в груде одежды, коробочек и футляров.

— Это что?.. Выкинь. И это — в кучу. Это… Пиджак, говоришь, выходной?.. Ценная вещь в деревне. Возьми, он плотный. Ну куда, куда ты нах. р опять лезешь?? Руки убрал, говорю! Иначе тебя ждать не будем — девчонка вон загибается, а он над каждой тряпкой трясётся… Смену белья. Твои трусы? Вижу, что твои. Халат — в сторону. Не пригодится. Что, не халат — пеньюар?? Один хрен. О аллах!.. Краска для волос! Туфли на каблуках! Домашние тапочки… Маникюрный набор, фен, прибор для измерения давления… на батарейках!

— У Юлички были проблемы с давлением…

— Кончились проблемы. Выкинь. В деревне теперь другие проблемы будут… И ты всё это от самого Равнополья на себе пёр?? Ну ты и … Собственно, и чемодан можно здесь оставить, у тебя там три четверти ненужного барахла. Всё своё на себя надень — и хватит. Понял?

После молчаливых похорон ещё несколько человек решило не продолжать путь в Озерье и Никоновку, а вернуться к Мышастому. Обустраиваться там, рядом, под его началом.

— Что вы, вы же видели как они живут, как живут к нему прибившиеся — это же каменный век! Рабство! — уговаривали их; но они были глухи к доводам. «Там уже много людей, там община, там… там опыт. Пусть бедно, пусть нецивилизованно — но лучше там… В Озерье нас никто не защитит, никто не поможет, — а Мышастый всё продумал. Заранее. Мы ему верим» — так отвечали они.

Кажется, пребывание у Мышастого на хуторе произвело впечатление на многих. Он жил тяжело, по городским, да и по современно-деревенским меркам — действительно, как в каменном веке; отказавшись окончательно уже от практически всех благ цивилизации, кроме тех, что он запас заранее, предвидя наступавший закат цивилизации. Собственно, в пропагандируемый им «закат» мало кто верил и до сих пор, но то, что он оказался предусмотрителен, что он предвидел, что он заранее научился обходиться и без электричества, и без трактора, не говоря уж о автолавке-магазине-супермаркете-макдоналдсе, — всё это произвело впечатление на горожан.