…Уезжать нужно было давно, сразу после — назовем это так — продажи фирмы, сразу после обмена, квартиру можно было бы сдать, она в прекрасном состоянии, мебели практически нет, я сплю на том же надувном матрасе, два кресла, телевизор, смотрю скаченные сериалы, изредка — новости, две книжные полки, кухня большая, холодильник новый, есть миксер, микроволновка, в ванной только не очень удобно чистить зубы, раковину мы отломали с Адой в те недолгие дни, что она жила у меня: Ада запрыгнула на раковину, раскрылась мне навстречу, я сжал ее шелковую попку — Потехин был прав, прав насчет кожи, у черных она другая, — был в полной готовности, тут все и обломилось.
Ада готовила рыбу с рисом. Остро, но вкусно. Сериалы ей не нравились, удивлялась тому, что смотрю я зарубежные, сама просила включить какую-то передачу, где одни люди жалуются на жизнь, другие их утешают, плохо понимала, о чем идет речь, и очень веселилась.
Но кто сейчас будет снимать однокомнатную квартиру в этом районе? Почти каждую ночь стрельба, с наступлением темноты солдаты у шлагбаума залезают в бронетранспортер, управляют шлагбаумом посредством пульта, иногда оставляя открытым на всю ночь, что не помешало им однажды разнести из крупнокалиберного пулемета одну машину, что-то не понравилось, может, номера криво были привинчены или немытая была, пассажиров, трех парней, просто разорвало, я вышел поутру за хлебом, если не подсуетишься, хлеба может не достаться, видел кишки этих парней на асфальте, занося хлеб Жене, объяснял ее сыну, что ночью он проснулся от того, что плохие мальчишки лупили под окнами железной палкой по железной бочке, но никто ни в кого не стрелял, что ему лучше послушаться маму и сейчас не идти гулять, а соседка напротив, маленькая старушка-библиотекарь, как всегда, начала совать монетки за хлеб и спрашивать — кого убили на этот раз? Да, если и найти съемщика, то платить он будет нерегулярно, а если уехать, то вовсе перестанет. Сейчас дураков нет. Подонков и святых выше крыши, дураки, основа основ, вымерли. Или — затаились, ждут, когда придет их время.
Хотя Лэлли звала. Уже несколько раз. Ее удивляет, что я не обратился за помощью к Игнацы: «Вы же родственники!» — говорит Лэлли. «Да, родственники, но не близкие», — отвечаю я, вспоминая, как Игнацы снимал для меня номер в отеле, когда я как-то решил прокатиться в Париж. Дешевенький номерок, далеко от центра, но, если я бы решил остаться, Игнацы помог бы с работой, для начала — уборщиком на его фабрике, двадцать девять человек наемного персонала, немаленькое предприятие по тамошним меркам, и он сам, владелец и главный инженер. Неужели ради меня Игнацы не уволил бы своего уборщика, старого араба? Уволил бы, конечно, но меня ждали заказы, крысы тогда плодились в геометрической прогрессии, жизнь казалась интересной, еще полной загадок.
Оказалось только, что у всех загадок схожие отгадки. Все превращается в труху, рассыпается в прах, гниет, распадается. Поголовье крыс пошло на спад. Нарушилась гармония между крысами и людьми. Крысам стало достаточно ловушек и яда, они поглупели, жрали отраву, лезли в западню и охотно дохли, приносили себя в жертву. Пришло время потери воли к жизни, крысы оказались главным индикатором этого этапа. Их поголовье уменьшилось не из-за излучения антенн мобильной связи, крысы не тараканы, они сложнее, нечувствительны к прямому человеческому воздействию, у них свои законы, в том числе — по которым их количество растет или уменьшается. Я чувствую крыс, у меня с ними контакты тонкого свойства, уверен, что крысы просто разочаровались в людях, но, в отличие от людей, сумели сохранить ядро, элиту, ушли в более глубокое подполье, там их смогут достать только мои волки.
Фирму купить хотели давно; выжидая, я много потерял, искал достойного покупателя, а продал потомственному гэбисту. Гэбисты постепенно скупили абсолютно все, что не смогли или не захотели купить, то облапали, замазали, запачкали, обложили данью. Они сами, их потомки. Не исключено, что среди потомков есть потехинские дочки и сынки. Самые молоденькие, самые истовые, самая гнусь.
Бедняга Потехин думал своими сперматозоидами подпортить им породу. Их порода не подвержена порче. Их бабам хоть ведрами заливай, в какие угодно одежды ряди, рано или поздно мурло полезет, в любом обличье. Мой гэбист был выпускником университета, антрополог, весь из себя демократ и антисталинист, я думал, что уж этот-то обязательно обманет, а ведь не обманул и даже не торговался.
Вырученные за фирму деньги частью лежат в банке, процент небольшой, но я не верю в большие проценты. Странно, что банк еще не накрылся. Странно, что мне начисляют пенсию. Какие-то становые жилы еще работают. Какой-то запас еще существует. Приходят открытки — зайдите, получите гречку, зефир в шоколаде, растворимый кофе, треску в масле. Все тот же стандартный набор. Треску я выбрасываю сразу. Хотел однажды отдать одной старушке, та обиделась.