Крысиный король

Два запасных фонарика, еще один налобный. Запас батареек, коробочки фильтров, несколько противогазных масок, запасные магазины и коробочки с патронами, медикаменты, два добротных охотничьих ножа, несколько рулончиков липкой ленты, полсотни спичечных коробков, таблетки сухого горючего, и даже газовая горелка с запасным баллоном. Также имелся набор для чистки оружия и небольшой запас инструментов. Так сказать, минимальный набор диггера – короткий лом, кусачки, несколько отверток с разными шлицами.

Имелся и продовольственный запас – фляга с водой, консервы, пакетик с сушеными грибами и десяток брикетиков сухпайка, запакованных в полиэтилен.

Николай взял фонарик, посветил на один из брикетиков. Под полиэтиленом находились три блока, запакованные в фольгу. Серебряная надпись «Аварийный» на фоне синей полосы сразу приковала взгляд.

Штык узнал сухпаек, который ему доводилось пробовать пару раз. Морской аварийный рацион питания. На вкус ничего особенного, но терпимо. Разве что мылом немного отдает. Дед говорил, что, по сути, это высококалорийное печенье с длительным сроком хранения. Завернув провизию в плащ-палатку, Николай убрал ее с глаз долой.

Еще некоторое время он заново собирал рюкзак, по-разному перекладывая его содержимое, стараясь, чтобы он удобно прилегал к спине, мелкие вещи не рассыпались повсюду, а все необходимое было под рукой.

Затем, разложив на ветоши разобранный «Лось», занялся чисткой. Вслед за карабином почистил «Канарейку» и снайперскую винтовку. Как говорил Дед: «Оружие, как девка, любит чистоту и смазку».

Закончив, Штык вновь вернулся мыслями к еде, разглядывая довольную, лоснящуюся морду пса.

– Ну, ты и гад, – прокомментировал он. Под ложечкой засосало, будто желудок, уже переваривший внутренние органы, но так и не сумевший насытиться, теперь рвался наружу.

– Черт с тобой, – сдался Штык. – Если я хоть на чуть-чуть эту резину с лица не стяну, точно Вечным Диггером стану. Знаешь про Вечного?

Судя по всему, Прометей не знал баек про Вечного Диггера, который так долго ходил по поверхности, что противогаз прирос к его лицу, из-за чего несчастный, наконец-то оказавшись на родной станции, не смог его снять. Из-за этого он был изгнан напуганными родными на поверхность и обречен на вечное скитание.

Николай выбрал одну из банок, взглянул на остатки этикетки, на которых с трудом, но все-таки угадывалось изображение симпатичной розовой свинки. Приставив к крышке острие ножа, Штык ударил ладонью по рукояти, сноровисто и быстро вскрыл консервы.

Затем он обратил внимание на другую банку, на этот раз с хорошо сохранившейся этикеткой: «Хлеб ржаной простой долгого хранения». Про консервированный хлеб командир тоже рассказывал. У подводников на лодках печек нет, а кушать по-человечески хочется. Вот и едят повелители морских глубин консервированный, подвергшийся спиртовой обработке хлеб. По рассказам Деда – не так уж и плохо, если хорошо разогреть. Тогда запах спирта выветривается. Впрочем, сейчас уже подводники ничего не едят. Нет никаких подводников.

Командир однажды по пьяни принялся было рассуждать, что стало с моряками, находившимися в момент Катастрофы в плавании. Дескать, должны были выжить. Однако ни до чего толкового не додумался. Лишь надрался до чертиков да принялся материть всех вокруг, обзывая сухопутными крысами, которые и одного ногтя настоящего моряка не стоят. Теперь уже Якоря и самого нет в живых. Зато с проклятым хлебом долгого хранения ничего не случилось. А что ему, заспиртованному, будет?

Это человека нельзя заспиртовать. Нельзя закатать его в банку и оставить до лучших времен. Человеку надо дышать, пить, есть, спать, любить. Ему много чего надо. Впрочем, так ли много? Неужели больше, чем, скажем, вот этому псу? Николай взглянул на сонную собачью морду.

Послаще пожрать, подольше поспать. Любовь? Да хотя бы редкий секс. Уже неплохо, уже можно жить в огромной консервной банке метро. Жить, довольствуясь малым, надеясь, что стоит переждать тяжелые времена – и дальше будет легче. Когда-то о выходе на поверхность и подумать не могли, а теперь ничего, диггеры вот ходят и в ус не дуют. Предрекали гибель метро из-за нехватки ресурсов, но потом запустили производство на Техноложке.

Кажется, стоит немного потерпеть – и потом уже будет все. Свежий хлеб вместо консервированного. Чистый воздух с Финского залива вместо затхлого и прокисшего метрошного. Бескрайнее, бездонное звездное небо над головой вместо низких бетонных сводов. Выходит, и человека можно законсервировать. Ограничить в его желаниях и потребностях, свести жизнедеятельность к необходимому минимуму, жизнь – к выживанию. Можно, но как-то это… неправильно.

Человек не должен ограничивать себя. Не должен жить в потемках под землей, не должен рожать уродов, не должен жрать воняющий спиртом консервированный хлеб. Не имеет права.

– К черту… – Штык задышал тяжело и с надрывом. Сердце билось ожесточенно, рвалось наружу. Свинец в груди застыл тяжелым ледяным куском, мешая дышать. От злости пульсировало в висках и затылке.