Крысолов

Это был, несомненно, он — престарелый, но бодрый джентльмен с офицерской выправкой, в строгом темном костюме и с нахмуренным челом. Взор его и в самом деле был суров и светел. Будто не он пару недель назад тащился на полусогнутых к лифту, опираясь на хрупкое плечико Элл очки; будто не он, налившись кровью, рычал: “Н-на что н-на-мекаешь, щ-щенок?..” Будто и не было никогда милых курортных шалостей: ни страуса с выдранным хвостом, ни стопок, стаканов и рюмок, что щедро подносил нам Санчес, ни песен боевых, ни баек о моджахедах, порубленных в лапшу, ни пьяных воплей: “Батарея, к бою!.. надраить кафель!, шашки наголо!..”

"Может, и правда не было?..” — думал я, устраиваясь в глубоком кожаном кресле и озирая строгие черты, массивный квадратный подбородок, гранитную основательность шеи, твердые, жесткие губы и волевые складки у рта, какие бывают от государственных дум. Но если не было того, о чем я помнил, то что же было? Клоунада, цирк? Которому не место в этом кабинете, но в других краях и при других обстоятельствах он, этот цирк, вполне допустим и даже желателен… В самом деле, отчего солидному человеку не вспомнить юность и не спустить пары? Повеселиться, покуролесить, подурачиться… Тем более что дурачества безобидные — выпивка там, анекдоты… ну, секретарша… И что с того? С кем не бывает? Бывает! Как говорится, седина в бороду, бес в ребро!

Имелась, впрочем, и другая версия: все могло оказаться иначе, не клоунадой, а игрой, точно рассчитанным лицедейством, желанием не подурачиться, а одурачить. Кого? Меня? Покойного Бориса? И прочих алькатразских постояльцев? К примеру, Бартона из Таскалусы?

Георгий Саныч что-то нажал под столешницей, и в кабинет просунулась головка Эллочки в светлых кудряшках.

— Коньяк. Лимон. Кофе. И группу охраны к моим дверям. Все появилось мгновенно, с армейской точностью — я и глазом моргнуть не успел. При виде рюмок с коньяком черты у нашего хозяина расслабились, взор помягчел; сделав широкий, гостеприимный жест, он произнес:

— За продолжение приятного знакомства! В новом, как я надеюсь, качестве! Мы выпили. Коньяк был дорогой, французский; такой у нас не принято закусывать, его положено воспринимать нёбом, и пищеводом, и всеми фибрами души. Заметив, что я проигнорировал лимон, Георгий Саныч одобрительно кивнул и покосился на Скуратова.

— Представь нас друг другу, полковник. По всей форме. — Хорошев Дмитрий Григорьевич, — произнес остроносый в той же официальной тональности, как при нашей первой встрече. — Возраст — тридцать шесть, холост, но собирается жениться, кандидат наук, сотрудник Института проблем математики в бессрочном неоплачиваемом отпуску. Наш информатор. А это, — он с почтением приподнял брови, — это Зубенко Георгий Александрович, в прошлом генерал КГБ, а в данный момент — генеральный директор компании “Российские сплавы”. Наш шеф. Прибыл вчера из столицы. Цените, Дмитрий Григорьевич, — приехал ради вас!

Из этой краткой прелюдии слух мой выхватил сперва всего три слова:

"Холост… собирается жениться…” Кажется, о наших с Дарьей отношениях знали все: команда альфа, и команда бета, и даже попугай Петруша. Петруша был сравнительно безвреден, покуда клюв не разевал, а вот зулус намеревался бросить мою красавицу под поезд. Не знаю, какие планы были на этот счет у остроносого, но он меня предупредил. Жениться собираетесь, Дмитрий Григорьич? Так будьте поосторожней. Ведь, кроме поездов метро, есть и трамваи, и электрички. Осознав сей факт, я тут же столкнулся еще с двумя, такими же ясными и неприятными: во-первых, из посредников меня разжаловали в информаторы, а во-вторых, надули с генералом. То есть генерал присутствовал, и даже не просто генерал, а сам Зубенко, куратор Косталевского, но — бывший. Отставной! Не эфэсбэшный генерал, а кагэбэшный. И какое, спрашивается, он имел отношение к делу?

Да, нелегкий выдался денек! Можно сказать, ревизия всех аксиом и постулатов… Две команды, и обе — перевертыши!

Зубенко похлопал ладонью по крышке стола:

— Материалы, Дмитрий Григорьевич! Кажется, вы что-то нам принесли?

— Принес, — выдавил я. — Но прежде хотелось бы прояснить ситуацию. — Дмитрий Григорьевич не любит блуждать в потемках, — проворковал остроносый. — Такой уж он человек… Предпочитает определенность. С этими словами Скуратов поднялся, на пару секунд приоткрыл дверь в приемную и продемонстрировал мне стражей — три зеленых вместительных шкафа на белокуром фоне секретарши Эллочки. Для полной, так сказать, определенности. Изображая нерешительность, я вытащил конверт, покрутил в руках и положил на колени. Затем уставился на экс-генерала.

— Вы, Георгий Саныч, не из ФСБ. И здесь не Управление аналитических исследований.

Он коротко хохотнул: