Крысолов

— Какая проницательность! Так вот, мой дорогой, такого управления больше не существует. Упразднено! Лет этак семь тому назад. Управление не существует, структура исчезла, а люди, заметьте, остались… И этот ваш Косталевский, и другие, а среди них — Скуратов Иван Иванович, мой прежний помощник. Вот он — действительно из ФСБ! Начальник отдела. Трудится на обновленную державу, но помнит о старых друзьях и начальниках. И старые друзья его не забывают, содействуя в меру сил и средств. Общие деловые интересы, Дмитрий Григорьевич! Деловые интересы плюс патриотизм! Вы ведь, надеюсь, тоже патриот? И этот о деловых интересах, подумал я, вспомнив о Бартоне. Деловые интересы, дьявол их побери, да еще с патриотическим уклоном! В какую только сторону, в левую или в правую? Затем я мысленно принес свои извинения ФСБ. Справедливость есть справедливость, хоть Скуратов и относился к этому ведомству, работал он все-таки на прежних начальников и друзей.

Экс-генеральская ладонь нетерпеливо хлопнула по столу.

— Так что же, Дмитрий Григорьевич?

— Вы — не из ФСБ, — упрямо повторил я, стиснув конверт побелевшими пальцами.

— Я — из КГБ, — с любезной улыбкой сообщил Зубенко.

— Такой организации больше не существует.

— Вы уверены? Вы в этом абсолютно уверены? Как в торжестве российской демократии? Может, вам мнится, что прошлое кануло в вечность, что Политбюро ЦК — смутный сон, что не осталось в живых ни одного секретаря обкома, что миллионы членов партии — руководители, офицеры, ученые, специалисты — все как один ушли на покой или перекрестились в либеральных демократов? — Он выдержал паузу, разглядывая меня, словно какое-то мелкое диковинное насекомое. — Все не так, Дмитрий Григорьевич, все не так. Я ведь сказал вам: структура исчезла, а люди остались. Люди, кадры! Те, которые трудятся и верят, и те, которые следят; ну и, конечно, те, которые руководят и платят. А раз платят, значит, рассчитывают на окупаемость вложенных средств. Вы спросите — каким же образом? Какую прибыль мы надеемся извлечь? И я вам отвечу: прежний Союз. Прежнюю нашу державу, в прежних ее границах или, быть может, продвинутых на запад и на юг. Великую страну, достойную великого народа! Ответьте, Дмитрий Григорьевич, разве это не патриотично?

— Этот патриотизм пахнет большой кровью, — возразил я, и ладони Зубенко тут же взлетели над столом, как два боевых вертолета. Их пальцы-орудия были нацелены в мои виски.

— Нет, нет и еще раз нет! Есть множество способов для достижения цели, и одно из них — в ваших руках, Дмитрий Григорьевич! Вы можете гордиться тем, что… Он говорил о моей высокой миссии информатора-стукача, а мне опять вспоминался Бартон. Какое совпадение! С той, бартоновской, стороны тоже знали о множестве способов для достижения цели, о средствах предпочтительно бескровных, тайных и тихих, но эффективных, как петля на шее… Еще я думал, что Зубенко прав, посмеиваясь над нашей российской демократией: да, прежняя структура исчезла, но кадры остались, а значит, бессмертные традиции живы. Живы, хоть ФСБ сменило КГБ, хоть правят страной не генсеки, а президент с премьером, хоть прежний Верховный Совет теперь называется Думой. И что с того? Как говорят британцы, а bad penny always comes back — фальшивая монета всегда возвращается. Экс-генерал Зубенко продолжал говорить. Сейчас ни тоном, ни манерами он не был похож на бесшабашного полковника Гошу; он казался убедительным, где надо — обтекаемым, где надо — ласковым, где надо — строгим. Он напоминал мне кривую Пеано, проходящую через каждую точку плоскости: ни один момент не был упущен, ни один довод — позабыт; он обо всем побеспокоился и все учел. Кроме, вероятно, амулета на моем запястье.