Крысолов

Весь этот день я провел на пляже — разумеется, под неусыпными взорами братцев-лейтенантов. Лев — тот, что с усиками — намекнул, что ожидается приезд большого начальства, но других скользких тем не касался; Леонид же был немногословен, как его тезка, спартанский царь, защитник Фермопил. По небу скользили облака, дул приятный ветерок, температура опустилась с тридцати восьми до тридцати — уже не африканский зной, а просто теплая погода. Мы отобедали в индийском ресторанчике на набережной, съели цыпленка под соусом кэрри, окунулись два-три раза и возвратились к ужину в отель. Я отметил, что Дика Бартона нигде не видно, поразмышлял о судьбе своих вкладов в банке “Хоттингер и Ги” и в восьмом часу поднялся в номер, собираясь предаться дальнейшим раздумьям в плане сложившейся ситуации. Однако мои намерения были нарушены. Только я вышел на балкон, вдохнул прохладный вечерний воздух и закурил сигарету, как в дверь постучали. “Кам ин!” — крикнул я, решив, что сейчас повидаюсь с Бартоном; дверь отворилась, но вошел не зулус из Таскалусы, а остроносый майор Иван Иванович Скуратов. Был он запылен и мрачен, в пропотевшей рубашке и панаме военного образца. И тянуло от него неприятными запахами — теми, какими пропахли морги и полицейские участки во всем мире. Во всяком случае, что касается моргов, я мог положиться на личный опыт.

Не здороваясь, он подошел к креслу, сел, снял панаму и вытер ею вспотевший лоб. Потом уставился на меня суровым прокурорским взглядом. Пришлось поздороваться первому.

— Не рад вас видеть, Иван Иваныч. Встречаемся в третий раз, и дважды — при трупах моих знакомых. Боюсь, это стало дурной традицией. — Майор Чернозуб — не ваш знакомый. Он выполнял задание, — отчеканил остроносый железным голосом.

"Майор Чернозуб… вот как его звали…” — подумал я и покачал головой. — И что с того? Майор так майор, каленый пятак ему к пяткам… Мы чуть ли не подружились… — Я отправился к холодильнику, налил в стакан минеральной и протянул гостю. Он жадно выпил, бормоча: “Неплохо вы здесь устроились… Любопытно, за какие такие заслуги?” Вопрос был явно риторическим и остался без ответа — тем более что меня интересовали совсем другие материи. — Значит, Борис у нас майор… А вы в каком же звании? — Полковник ФСБ. Северо-западное региональное управление аналитических исследований.

— Поздравляю, — откликнулся я и налил ему еще один стакан. — Десяти дней не прошло, а вы уже полковник и служите не в УБОП, а в ФСБ. Стремительный рост в чинах! Может, покажете удостоверение?

На этот раз он пил воду мелкими глотками, дергая кадыком на жилистой шее и бормоча:

— Не будьте идиотом, Дмитрий Григорьевич… глот-глоп… такие удостоверения за рубеж не берут… глот-глоп… а берут паспорт и справку… глот-глоп… а в справке той написано, что я… глот-глоп… родной дядюшка Бориса Чернозуба… глот-глоп… и явился, чтоб увезти тело племянника на родину… глот-глоп… — Он отставил пустой стакан и сообщил:

— Однако я — полковник ФСБ, и беседовать мы с вами будем, исходя из этой диспозиции. То есть я спрашиваю, вы отвечаете. Предельно точно и откровенно. Без всяких уверток и неуместного паясничанья. Вы меня поняли, Дмитрий Григорьич? И в самом деле полковник, решил я, кивнув. Ничего не имею против полковников, даже из ФСБ, но этот остроносый тип не просто был полковником — он играл в полковника. Полковник ФСБ должен быть суров — особенно с нашим братом интеллигентом, со всякими физиками-шизиками, литераторами-дегенератами и прочими музыкантами сомнительных национальностей. Суров настолько, чтоб яйцеголовый интеллектуал тут же наложил в штаны и во всем сознался: как продал родину, как удавил жену, как утаил нетрудовой доход и как подделал банковское авизо. Должен заметить, что эта манера беседы никак не зависит от политического режима, авторитарного или демократического; это некий глобальный конфликт между шустрой лошадкой и всадником. Лошади — это мы, люди творческих профессий; мы стремимся свободно гулять в пампасах, но всадники-хозяева направляют нас к определенным и стратегически важным целям. К атомной бомбе, например, к теории расового превосходства, к марксизму, неопозитивизму и соцреализму, к ваянию статуй вождей и отцов нации. Или, как в данный момент, к приятной беседе. Я спрашиваю, вы отвечаете… Предельно точно и откровенно… Поняли, Дмитрий Григорьич? Бывший майор Скуратов коснулся переносицы, с отвращением оглядел свою пропотевшую рубаху и произнес:

— Первое: не демонстрировал ли Чернозуб что-то необычное? Какую-нибудь странную вещицу? Второе: кому демонстрировал? Вам, или имелись еще зрители? — Отвечаю точно и откровенно, — сказал я. — Демонстрировал. Вчера вечером, в садике при отеле Мне и гражданину США Ричарду Бартону. Чернокожий, лет тридцати восьми, здоровый, как лось. Служит в компании “Фортуна Индепенденс”, Таскалуса, штат Алабама. Это, как я понимаю, к востоку от великой реки Миссисипи… — Выдержав паузу, я поинтересовался: