Крыжовенное варенье (СИ)

Стражник на посту был незнакомый, видно, недавно заступивший на службу. Он окинул Татьяну пристальным и недоверчивым взглядом. Рассказ про сына-поваренка и про великую нужду видеть его выслушал, но пройти к кухне не дал. Велел подождать возле сторожевой будки.

И то правда, вид женщины внушал подозренье. Мало того, что платье изношенно, так еще и с лица бледна. (Это она от страху-то.) Бает, что к сыну пришла, а у самой на уме явно какая-то каверза припасена. Да и, ежели б к сыну, что ж тогда с южной, ближней к государыневым хоромам, стороны явилась, а не со стороны сада?

Татьяна пристроилась в тенечке. Поставила рядом плетеную корзинку (баночку варенья в ней она прикрыла тряпицей) и, дабы нутро от трясучести утихомирить, стала рассматривать дворец, да площадь пред ним. Сосчитала белоснежные колонны на розовом фоне парадной части, — восемь штук, меж ними, соответственно, семь арок. Похожей колоннадой украшены каждый из четырех флигелей. Бывало, Татьяна с мужем жили при дворце, но так долго и так пристально она его еще ни разу не рассматривала, времени не было, да и заботы водились иные…

Площадь пустынна и раскалена от лучей солнца. Не то, что людей, сухого листика, сломанной ветки на ней не узреть — все выметают. Видать, дворник здесь порадетельней нашего Федора будет!

Подкатила роскошная красного дерева карета, запряженная четверкой лошадей. Стражник вытянулся по струнке. Карета уже успела проехать вперед, когда кучер резко натянул поводья:

— Тпру! Зачем приказали остановить, барин?

Но ответа не последовало. Вместо ответа приоткрылась дверца, на землю ступила нога в белоснежном чулке и лакированной черной туфле, затем показался и сам «барин» в лазоревом сюртуке и шитом серебром камзоле. Вокруг ворота белой муслиновой рубашки задрапирована черная лента «отшельник». На голове — парик с длинным хвостом и треуголка. Татьяна вгляделась в черты лица и ахнула:

— Батюшки! Андрюша, ты, что ль?

— Зачем ты здесь? С чего такая бледная? С Прохором что приключилось? — подскочил Анклебер.

Татьяне стало неловко и за свой наряд, и за глупую идею подарить государыне крыжовенное варенье. Хотела было набрехать, как давеча стражнику, мол, к сыну пришла. Но, с другой стороны, кто, ежели не садовник, доставит подношение императрице. Прохор участвовать отказался, а иных знакомых во дворце у нее теперь нет.

Анклебер выслушал бывшую любовницу не без иронии, но просьбу обещал исполнить. Честно говоря, не дичись его Татьяна последние два года, не чурайся его помощи, он вряд ли пошел бы теперь у ней на поводу.

— Ты ступай, — женщина оглянулась на карету, — то бишь, едь. Я тебя здесь подожду. Хочу знать, примет ли государыня подарок?

Благодетель несколько смешался, в его планы не входило нести варенье незамедлительно. В душе пребывала уверенность, что императрица отчитает «незадачливого посыльного», а в такой приятный, погожий день, как ныне, не хотелось получать взбучку. С другой стороны, лишние мгновенья общения с Татьяной и, если повезет, возможность примирения с ней, — разве это не стоит рядового жученья от Ее Величества? Государыня отходчива, позлится и перестанет.

— Зачем же здесь ожидать? — Андрей вышел чрез ворота, протянул даме руку, повел к карете.

Мимо стражника, по-прежнему стоящего во фрунте, женщина проплыла, затаив дыхание и опустив глаза. «Ну как, все ж осмелится не пущать!» Но уже через долю минуты, поставив ногу на облучок, да так, чтобы из-под платья не проглядывал обшарпанный нос туфли, надменно повела в его сторону голубыми очами. «Знай, у нас при дворе не токмо поварята в заступниках пребывают.»

— К оранжереям, — велел садовник кучеру, потом обернулся к спутнице. — Посмотришь мои новые апартаменты. Ты ведь в них не бывала?

Она робко пристроилась на край обитого бархатом сиденья, украдкой погладила переливчатую обивку боковины.

— Ты откудова такой напыщенный, Андрейка?

— Был на одном собрании.

— В Академии? — Татьяна не понимала чем конкретно занимается сие учреждение, но садовника частенько туда вызывали, стало быть, чем-то занимается…

— В Академии. Там было много знатных вельмож. Договорились образовать «Вольное экономическое общество».

Женщина испугалась. «Вольное»?! Произвольничать, что ли будут? В разрез государственному указу действовать? Ох! А, может, и того хлеще, бунт затевают?! «Волю давать — добра не видать», — тут же припомнила она частую поговорку пропойцы-мужа.

— Будем поднимать народ на великие свершения. Только то покудова тайна. Смотри, не проболтайся!

«Великие свержения»? Ну, точно, бунт! Татьяна раскраснелась от свалившейся на нее ответственности и от ужасти, что посвящена в государственный заговор. Как он сказал, «много знатных вельмож»? Ну, да! Любой бунт денег стоит. Эти богатеи скинутся и станут, бережно, считая каждую копеечку, спускать свои капиталы на подрывные для россейской государственности предприятия, — потому общество и «экономическое». Ох, матушки, ох, батюшки! Что ж теперь будет-то?