Крыжовенное варенье (СИ)

У девочки случился сильный жар, ее трясло и беспрестанно тошнило. Куда идти, ежели даже карточки в детской поликлинике не заведено, жена репрессированного жила в городе нелегально.

Один немолодой доктор посмотрел девочку и поставил диагноз: «нетипичная головная боль». Сказал:

— Гуляйте больше…

А Сон от солнечного света только хуже становилось…

Тогда-то Тасе и порекомендовали Клару Васильевну. «Даром, что молодая, толкова, никому не отказывает и денег не берет.»

Клара Васильевна едва взглянула на зелено-желтое личико девчушки тут же засобирала ее в больницу.

— У дочери вашей менингит, — говорит. — И положение очень серьезное.

В приемном покое проваландались не меньше часа, дежурный врач усомнился в диагнозе. Молоденькая докторша уже практически орала:

— Да ей сыворотку нужно вводить и срочно! Давайте под мою личную ответственность, сама, ежели что, за решетку сяду!

Но сыворотка не помогла. И тогда Клара Васильевна предприняла некий кунштюк, она заставила девочку выпить и не лекарство вовсе, а… краситель, именуемый красным стрептоцидом. Видишь ли, слышала от знакомых из химического столичного НИИ, что препарат со схожей формулой в Германии используют как средство от многих хворей. Что ж, видно, не наврали гниющие капиталисты, и впрямь золотую жилу нарыли. Поправилась-таки Сонюшка…

Ну, и, как водится у добрых докторов, сдружилась она и со своей бывшей пациенткой, и с ее мамашей, а заодно и с Евдокией Алексеевной да Светланой их познакомила.

Великий потоп в Петербурге

Санкт-Петербург, сентябрь 1777 года.

Страшная буря обломала крылья у ангела на шпиле Петропавловской крепости. Он выглядел убого, а потом и вовсе рухнул наземь. Конечно, рухнул. Без крыльев ведь ангелы не могут держаться на высоте.

Год с тремя семерками принес Российской столице ужасное бедствие. Вся Садовая была завалена ветками от деревьев. Пара лип свалилась прямо на дорогу. Самый центр ветроворота прошел не здесь, рядом, но лучше бы он разрушил дом садовника, а не его детище, не тот островок, который он создавал всю свою сознательную жизнь. Был практически уничтожен Летний сад. Повалены вековые деревья, разрушены фонтаны и статуи, клумбы будто бы кто-то перепахал.

Хорошо, что к сему дню картуфель успел разойтись по России-матушке, те экспериментальные грядки, что были у Анклебера в саду, — истреблены. Снесло крышу у оранжереи. А прямо в комнатушку Андрея, разбив стекло, ввалилась сломанная рябина, его любимая. Капельками крови, начавшие набирать свою красноту, ягоды раскатились по деревянному настилу.

Два дня лил дождь, и полыхали молнии. Нева вышла из берегов и затопила все вокруг. Сухие участки оставались лишь в Литейной, да Выборгской частях города.

По Невской перспективе народ плыл в шлюпках, вылавливая длинными палками «сбежавшие» со дворов да лавок корзины, стулья, сундуки и шкатулки… Многие крупные суда повыбрасывало на берег. А один небольшой купеческий корабль умудрился переместиться чрез каменную набережную, миновать Зимний дворец и теперь, похожий на повергнутое морское чудище, лежал на боку, прямо-таки на площади. Из трюма, словно из вспоротого брюха, вывалились внутренности.

Да что там корабли, небогатые деревянные домики плыли подобно судам. Один мастеровой, не имея возможности, покинуть свою хибару, пропутешествовал в ней с одного берега реки на другой, слава Богу не затонул. Чего не скажешь о тысяче менее везучих петербуржцев… Кто-то шел по набережной и был смыт волной, кто-то захлебнулся в собственном погребе, спасая добро…

В девять часов утра 10 сентября 1777 года взбушевавшиеся волны достигли своей максимальной отметки. Ординар был превышен на 10 футов и 7 дюймов. После чего ветер, наконец, стал стихать. Вода спала совсем быстро, уже к двенадцати. Город представил собой ужасное зрелище. В грязной жиже, сбитыми в кучи, валялись трупы, поломанные предметы, поваленные ветки, тряпье, остатки припасов…

Накануне императрица вернулась в Петербург из Царского села. И угодила в самый центр бури. За происходящим она наблюдала прямо из окон Зимнего дворца. Ночью Ее Величеству доложили, что вода подобралась к самым дверям ее спальни. И Екатерина Алексеевна тут же приказала снять постовых с первого этажа, дабы спасти им жизнь.

Когда на следующий день стало известно о многочисленных жертвах, государыня вызвала к себе генерал-полицейместера Чичерина, поклонилась тому в пояс:

— Спасибо тебе, Николай Иванович, по милости твоей погибло несколько тысяч моих подданных.

Чичерин не знал, что делать. Мелкие глазки захлопали в круглых очечках. Как быть, коли сама императрица тебе кланяется?! Уж лучше бы ругалась, да серчала! Разволновался.

— Так то ж не моя вина, то ж буря!

— И что первый раз в нашем городе буря? Давным-давно надобно было изобрести знаки да символы, по которым народ уразумел бы приближающуюся угрозу.

Едва покинул дворец Чичерин, как с ним приключился удар, не успел от него оправиться — угодил в отставку.