Кржижановский

Сразу же по приезде в Нижний Глеб (откуда такая активность?) поспешил на Кизеветтерскую. Был вечер, абажур, чай с вареньем. Колеблющийся керосиновый свет выхватывал из темного объема комнаты точеный профиль Августы, мягкую задорность лица Зинаиды, незапоминающийся облик соседки. Был обычный российский провинциальный вечерок, и июльская ночь врывалась через вышитые занавески вместе с трепещущими бабочками ночи, вместе с ароматами львиного зева, влажным дыханием Волги. Наступало одно из тех мгновений, когда понимаешь то, чего не понимал раньше и что забудется потом, глубокий вздох цветущего ночного воздуха обостряет чувства, придает воспаленную остроту ощущениям. В это мгновение правды Глеб понял, что он не может оторвать взгляд от одной из сестер — не от возвышенной красавицы Августы, а от земной и простой Зинаиды, что его ввергает в неизъяснимое волнение ее роскошная, уложенная вокруг головы коса, нежный поворот головы, выбившийся локон на мягком изгибе шеи, и тень от него, и ее внезапный, прорывающийся сквозь невидную ткань беседы, наполненный радостью и здоровьем смех. Глеб попробовал одернуть себя, она была старше, имела много друзей, среди которых верными спутниками и защитниками ее были Миша Сильвин и Анатолий Ванеев. Прошел даже слух, что они с Сильвиным близки к тому, чтобы объявить о помолвке. Более подходящей ему по возрасту была, конечно, Августа, но лукавый властитель встреч давно уже сплел судьбы их всех в своем хитром узоре, в своих бесовских выдумках. Глеб, не отводя глаз, смотрел на ее густые волосы и не смог бы теперь хладнокровно и объективно описать ее — цепь логики и объективности обрывалась…

Он смотрел на нее теперь по-новому, как бы впервые. Легкая походка Зины, ее грациозные движения, когда она меняла положение на маленьком венском стульчике, захватили его невиданной магией. В гипнотическом забытьи он пил чай с абрикосовым вареньем, с бубликами, ничего не понимая и поражаясь себе. Уже выйдя из дома вместе с соседкой, поспешавшей недалеко, он вдруг почувствовал, как блаженное и странное состояние прервал голос случайной спутницы, порвал паутину, искусно сотканную судьбой, превратил долину мечты опять в Кизеветтерскую…

— Ну что ты растерялся, Глеб? — ласково и тихо спросила соседка, а Глебу казалось, что разрушается с грохотом целый мир. — Не знаешь, какую выбрать? Носатую бери, на ней женись! Больно хороша!

И ушла, оставив Глеба в недоумении: что было с ним? Что произошло?

Он начал привычно анализировать, умозаключать, поворачивать аргументы то радостной солнечной стороной, то окунать их в густые тени, и постепенно все прошло, мысли спокойно потекли по разработанному руслу логики, справедливости и целесообразности. Все вернулось на круги своя, и уже через несколько дней он лишь краснел при воспоминании об этом странном вечере. Все стало как раньше, и Зинаида вполне могла ничего не заметить.

Глеб окунулся в работу. Он хотел получить доказательство тому, что крестьянские кустарные артели под действием новых условий не крепнут и развиваются, как утверждал Анненский и другие идеологи «народного производства», а, наоборот, разоряются и прекращают свое существование, как считал Старик.

— Производство столового и ремесленного ножа, — говорил, давая задание Глебу, Анненский, глава Статистического управления губернской земской управы, — согласно полученным цифрам уже в значительной степени приближается к фабричному, или, правильнее сказать, мануфактурному производству. В нашей Нижегородской губернии столовый нож работает около 400 человек, из них на базар отдают около шестидесяти, а хозяину — двести семьдесят с чем-то человек. Хорошо бы показать, что эти крестьяне не входят в сферу действия капитала, не эксплуатируются им, а страдают от искусственных давлений на народный строй. Их хозяева — это такие же, как и они, кустари, крестьяне-кулаки. А самостоятельно работающие кустари совсем свободны. Как можно говорить об их порабощении капиталом? Даже если взять производство складного перочинного ножа — оно занимает промежуточное положение между производством столового ножа и производством замков, — то и здесь, хотя большая часть работает на хозяина, осталось до сих пор много самостоятельных кустарей, имеющих дело прямо с рынком. Вы понимаете задачу?

— Понимаю, разумеется, — сказал Глеб, глядя своими громадными глазами прямо в пенсне Анненскому. Про себя подумал: «Хочет моими руками получить материал против выводов Старика. Ну что ж, изучим, сопоставим цифры».