Ксанское ущелье

Артиллерия немилосердно отставала. Восьмерка лошадей никак не помещалась на узкой дороге, а четверки не могли тянуть орудия в гору. Кавалеристам то и дело приходилось спешиваться и подталкивать сзади фуры со снарядными ящиками, с патронами, с провиантом.

На вторые сутки непривычные к горам лошади выбились из сил, неистово ржали, рвались из постромок, и нескольких вконец очумевших от кнутов меринов пришлось пристрелить.

Полковник оглядывался назад и видел сомкнувшиеся позади колонны сумрачные скалы. «Окажись на этих скалах достаточно искусных стрелков (а они есть у абреков — как им не быть!) — и они перебьют моих солдат, даже не вступая в бой».

Эти опасения еще более усилились, когда адъютант сообщил, что на привале пропали два солдата обозной команды; на месте, где они сидели, остались только их трубки да снятые, чтобы дать передохнуть ногам, стоптанные, латаные сапоги с портянками.

— Усилить боевое охранение! — скомандовал полковник, невольно ощущая на шее тонкую веревочную удавку, которую, по рассказам старослужащих, накидывают горцы своей жертве, чтобы она не успела криком всполошить всех остальных.

Это ловкое, бесшумное нападение — солдат утащили среди бела дня, когда они бодрствовали, сидели на камнях, зажав винтовки между колен, — более чем что-либо другое убедило Альфтана в необходимости переговоров с горцами.

Он вспомнил совет Сокола и велел послать к нему и Внуковскому связных: «В Цубене будем вести переговоры с местными властями, с населением. Делегатам из ближайших аулов собираться в Цубен и ждать моего уполномоченного».

Отряд Сокола посыльные нашли сразу: он стоял биваком в местечке Цала, отряд же Внуковского как в воду канул.

5

…Толпа, разноликая, разношерстная, больше старики, дети да женщины, сдержанно гудела. Шепот, расспросы.

— Правду, нет ли, говорят, Васо поймали?

— Типун тебе на язык!

— Вроде сам губернатор приехал.

— Разевай пошире рот!

— Чего захотел! Чтобы губернатор в Цубен явился? Нет ему дел у себя в Гори?

Никто толком не знал, зачем их собрали сюда, на каменную площадку перед цубенской управой? Долго ли продлится их ожидание? Гадали, как бог на душу положит.

Ближе всех к крыльцу управы стоял, опершись на длинный посох обеими руками, седой как лунь Беса. Он что-то шептал про себя серыми, выцветшими губами, и все вновь прибывшие, проходя мимо, тихо склоняли голову перед старцем и старались затеряться в толпе.

Там, где народ был одет победнее, где людей было погуще, в запыленной одежде, устало смыкая глаза, сидел на камне Гигла Окропиридзе. Рядом с ним приметливый взгляд обнаружил бы Ахмета Маргиева в ветхой, выгоревшей одежде, разбитых сапогах. Ахмет слушал торопливый шепот старого товарища и устало кивал.

Зато Курман прискакал на отличном жеребце, наряженный, как на свадьбу. Не спешиваясь, сидел он в дорогом седле, одной рукой держа повод, другую, с плеткой, картинно упер в бок. К нему вскоре — плешивая лошадь плешивую ищет — подъехал Кизо Сокуров, и они заговорили о чем-то своем.

Люди, видно, хорошо знали цену тому и другому: кто вперед, кто назад подались от них.

Наконец из управы вышел князь Амилахвари, а за ним казачий ротмистр, прибывший от полковника.

— Ваше сиятельство, — обращаясь к князю, привстал на стременах Сокол, — народ с окрестных аулов собран. Больше ждать не имеет смысла.

— Хорошо, капитан, — махнул князь рукой в белой перчатке.

— Видно, всерьез решили взяться за абреков, — сказал Курман Кизо. — Какой-то чин из Гори явился.

— Да, — согласился тот. — Скоро кое-кто пожалеет, что рот на хозяйское добро разевал. В чужом рту кусок всегда больше кажется.

— Так, так, Кизо.

Переговаривались тихонько и Гигла с Ахметом.

Кивнув на Сокола, стоявшего с отрешенным видом неподалеку от крыльца управы, Гигла шепнул:

— Вон тот офицер и сообщил мне о выступлении войска. Ох, была бы беда, если бы не он!

— Который? На соловом жеребце?

— Он самый. Ума не приложу, как его уберечь. Как теперь с ним связь держать?

— Какая тут связь! — вздохнул Ахмет. — Чувствую, пора и нам с тобой, Гигла, за винтовку браться.

— Нет, дорогой, нет, — прикрыл глаза Гигла. — Оттого что пальнем мы с тобой по разу, толку немного. А вот когда уведем наших из капкана или волка подтолкнем к пропасти — совсем другой табак…

— А может, нам убраться подобру-поздорову, пока целы?

Гигла нахмурился, но сделал вид, будто не расслышал, не понял Ахмета.

— Гигла! — снова обратился к нему тот. — Может, говорю, убраться нам на время?

— От кого угодно ожидал такое, но от тебя, Ахмет, никогда! — Гигла сплюнул в сердцах и отодвинулся: — Пусть тебя рассудит твоя совесть! Тьфу!

— Прости, Гигла! — горячо, в самое ухо, шепнул Ахмет. — Я не в себе — в тебе усомнился. Уж очень ты о том русском страдал!

— Что?! Во мне усомнился? — Веселые морщинки набежали к глазам духанщика.

— Говорю тебе, твой русский меня сбил с толку.

— Эх, ты! Этот русский уже столько наших голов спас, что нам молиться на него надо.

— Я же сказал, извини. Слишком вид был у тебя того…

— «Извини»! — все еще кипела обида у Гиглы. — Вид… Ни с Шота, ни с Тиной не повидался на прощанье. Вот что гнетет, а ты…