На второй день очень много событий. Пять раз парни сами выходят на ринг, и еще дежурные в красных повязках останавливают три начинающиеся драки и приводят парней драться на ринг. Когда Медведь или Кремень говорят, что драться надо в положенном месте, особо не поспоришь. Четыре девки выбирают победителя в драке, две — побежденного, а две отказывают обоим. Эдика с Ирочкой никто не видит до полудня. А потом они выходят из белого вертолета с белыми повязками на головах. Но не радостные, а мрачные. Ирочка робко ластилась к Эдику. Он ее не прогоняет, но лицом не светлеет.
— Ох, грехи наши тяжкие… — говорит Палпалыч, увидев это.
Вадим подговаривает Ксапу отвлечь какой-то работой Ирочку, а сам, выждав момент, подходит к Эдику для серьезного разговора. Мы с Жамах выбираем позицию у входа палатки. Не очень далеко, все слышно и, якобы, делом заняты. А если что — вмешаемся, предотвратим и не допустим, как Ксапа выражается.
— Все в порядке, Вадим, все пучком. Дураком быть мне на роду написано, но подлецом — еще ни разу.
— А Иринка?
— Девочка получила то, чего добивалась. Не беспокойся за нее.
— Да что с ними, в самом деле?! — дергает меня за руку Жамах. — Он же вчера из-за нее дрался.
— У нас, бывает, охотник силой девку в свой вам приводит. У них получилось наоборот, — объясняю я.
— Но ведь хорошая девка… А, ладно! Сами разберутся, — тут же успокаивается и веселеет Жамах.
Я хочу заступиться за парня, но звонит мобильник. Платон зовет меня, намечается серьезная драка между Чубарами и Степняками. И тут же звонит мобильник Жамах. Мы спешим на вызов.
На берегу реки у моста собрались четверо чубаров, шестеро степняков, одна девка-степнячка и трое чудиков с красными повязками. У девки и одного степняка головы повязаны белыми повязками.
Еще на бегу Жамах вызывает Кочупу.
— В чем дело? — спрашиваю я сначала по-чубарски, и тут же — по-степняцки. Отвечают все разом. В гомоне ничего не разобрать.
— Тихо! Ты говори, — указываю я пальцем на самого рослого чубара.
Оказывается, степнячка принадлежала одному из чубаров. Он ее год назад у Степняков увел. Вчера ночью она убежала со стоянки Чубаров, за ночь по следам и по огням разыскала Ярмарку невесст, нашла своих и подговорила молодого степняка взять ее в свой вам. Теперь у нее и волосы подрезаны, и белая повязка на голове. Но чубар увидел свою девку и отдавать не хочет. Ситуация…
— Какие у тебя права на степнячку? — строго спрашивает чубара Жамах.
— Он мне волосы не подрезал, ребенка мне не сделал, никто он мне! — восклицает степнячка.
— Помолчи.
— Я ее в свой вам привел, невинности лишил, год с ней жил. Моя она.
— Ты меня своим друзьям давал! Была бы твоя, так бы не делал! — не остается в долгу степнячка.
— А ты что скажешь? — обращается Жамах к степняку.
— Я ей волосы подрезал, на костре сжег. Я ее с собой вчера клал. Моя она.
— Один волосы подрезал, другой невинности лишил. И оба с собой клали. Равные права. Что решать будем? Пусть на ринге дерутся?
— Да ты что? Такого кабана против дистрофика? Тут к гадалке не ходить, — возмущается Толик.
— А смысл? Дерутся чтоб девка выбрала, так она уже… — замечает кто-то.
— У нас в начале лета похожий случай был, — припоминаю я. — Степнячка к своим убежала. — И замолкаю.
— И что? — не выдерживает Кочупа.
— Долго ругались, потом простили глупую. Если девка не хочет с охотником жить, от нее все равно мало толку. Ты лучше себе другую подбери, пока их вокруг много бегает. А то ведь лучших разберут, — говорю я обиженному.
Молодые чубары сразу теряют интерес к драке, начинают оглядываться на гулянье. Только бывший хозяин девки стоит в растерянности.
— Ищи себе новую, получше этой, — хлопает его по спине Жамах. — Ты же за этим сюда пришел.
Раздвигает чубаров и идет к накрытым столам. Чубары, оглядываясь на нас, тянутся следом.
— Сергей, есть работа. Отвези двух степняков домой… Да, срочно. Чтоб конфликта не возникло, — по русски говорит в мобильник Платон. — Толик, Клык, чтоб никто не обидел, проводите молодых до вертолета.
Я объясняю степнякам, что степнячку и ее охотника сейчас отвезут по воздуху домой. Это чтоб Чубары ничего плохого не задумали. И веду к желтому вертолету.
Бэмби и Ната зачем-то тоже повязали головы белыми повязками. И даже воткнули в повязки по большому белому перу.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Чтоб кобели не липли, — сердито отвечает Ната. — Блин! Знала бы, что в каменном веке буду трактирной прислугой по две смены работать, утопилась бы в детстве!
— Что это с ней?
— Когнитивный диссонанс, — отвечает Палпалыч. — Ее представление о собственном месте в жизни вступило в резкое противоречие с объективной реальностью.
Я ничего не понимаю. Ночью у Ксапы спрошу. Если не засну раньше. Вроде, не охотился, а устал как Собак. Это малышня наша так говорит.
Света неторопливо идет то ли к столам, то ли к рингу, обнимая за плечи двух парней — нашего и чубара. Голова у Светы повязана красной повязкой, а в повязку воткнуто большое серое перо. У парней на локтях белые повязки. Все трое оживленно беседуют. Рядом с ней парни — что дети. Не нравится мне это. Не пойму, чем, но не нравится.