Ксаврас Выжрын

nnn

Через день после налета они наткнулись на местный партизанский отряд, человек двадцать (Вышел Иной Конь Цвета Огня называет их воскресными партизанами), который при известии о триумфах АОП и отступлении Красной Армии по собственной инициативе приступил к дерусификации окрестных местечек и деревень. Все они были люди среднего возраста, если не старше, с заядлым выражением лица; неумелыми руками они сжимали трофейное оружие, как будто не очень зная, что с ним делать. Стволы их влодов прочерчивали в воздухе опасные петли, всегда нацеливаясь туда, куда падал взгляд хозяина. Когда они узнали, с кем имеют дело, то чуть не распластались по земле. Один седоволосый тип с искусственной челюстью, выпиравшей у него изо рта кривой подковой, принялся даже целовать Выжрыну руку: он упал на колени, схватил его багровые ладони и взялся прижимать их к своей обслюнявленной челюсти. Увидав это, Смита потянуло на блевоту, причем - вдвойне, во-первых, от самих слюнявых поцелуев старика, а во-вторых, от мины Ксавраса, который сверху приглядывался на прикрытую стрехой жирных, засыпанных перхотью волос голову мужчины с робким неудобством, характерным для монархов и политиков, которые с извиняющейся улыбочкой глядят в камеры, реагируя на излишне явные признаки народной любви.

- Выж-рын! Выж-рын! Выж-рын!, - начали скандировать партизаны. Тут же заговорили и трофейные влоды: в воздух пошли длинные очереди. Выжрыновцы глядели в небо, пытаясь оценить, куда упадут пули.

После этого их завели в городишко, избранное каким-то самозванным повстанческим комитетом в качестве местоположения окружных властей. На крыше бывшего Дома Партии развевалось громадное красно-белое полотнище, явно состряпанное из простынки и флага бывшего СССР. На деревьях вокруг дома висели трупы мужчин с табличками на груди: РУССКИЙ БАНДИТ. Несколько подростков бросало в них камушками, пытаясь попасть в открытые глаза повешенных.

Председатель комитета, местный ветеринар, попытался было принять их хлебом-солью, только Ксаврас отказался. Смит следил за его начинаниями с невольным удивлением: воистину, человек этот был врожденным политиком; в мире вынужденных межчеловеческих отношений он перемещался с той же ловкостью и уверенностью, что и по полю боя, хотя сейчас рядом с ним уже не было Еврея.

Смит хотел снять это триумфальное возвращение Выжрына на родимые земли, но полковник воспротивился. Более того: он сделал такое, чего никогда не делал с кем-либо из присланных сетью репортеров - а именно: конфисковал шлем. Едва только они успели выйти из новоименованной ратуши, едва только Айен успел задать вопрос и вынуть устройство из рюкзака - Ксаврас вырвал шлем у него из рук, буркнул: "Конфискую" и сунул его в руки И Вышел Иной Конь Цвета Огня с приказом следить за аппаратурой как за зеницей ока. И Вышел Иной Конь Цвета Огня ощерил зубы на Смита, он с самого начала терпеть не мог американца.

Сзади, под черным ходом из бывшего Дома Партии, на вымощенной булыжниками небольшой площади, окруженной кафешками с маркизами, небольшими продовольственными магазинчиками и ремонтными мастерскими, стоял трофейный бронированный транспортер. Это был размалеванный камуфляжными пятнами NGG 20, южная версия, с усиленной броней и добавочно установленной на башенке ракетной установкой "земля-земля". Один бок у транспортера обгорел, и хулиганы уже успели намалевать на саже грязные выражения. На высокой антенне болталась бело-красная тряпка.

- Как с горючкой? - спросил Ксаврас.

Из машины вылез полуголый механик.

- Та, есть.

- Так чего ты там копаешься? Поврежден? Не поврежден? А? Поедет?

- Та, поедет.

Полковник махнул ветеринару; шепотом они обменялись быстрыми фразами. Вышел Иной Конь Цвета Огня стоял на страже в трех шагах от них, держа палец на скобе спускового крючка ануки.

Тем временем остальные выжрыновцы уже успели разбрестись по всей пощади и округе, они даже захватили сам Дом Партии - какой-то обвешанный обоймами молодой человек как раз высунулся из окна на втором этаже, его сопровождала парочка хихикающих девиц, и громким голосом передавал нецензурные тексты своим гревшимся на солнышке друзьям. Это продолжалось до тех пор, пока последние не обнаружили на задах ближайшей пивнушки несколько сотен бутылок пива - и тут же произошла незамедлительная перегруппировка сил.

Смит только стоял и глядел; на его голове не было шлема, и ему как-то не удавалось забыть о себе. Он стоял в одиночестве. Никто с ним не заговорил, не отозвался, не послал приглашающего взгляда; над ним даже смеялись так, чтобы он не мог слышать, чтобы не мог участвовать в смехе. Он был чужаком. Его игнорировали. И никакого значения не имело количество проведенного вместе времени, не имели никакого значения совместные переживания, совместная угроза жизни. Они просто не видели его, не видели; перстень Гигеса продолжал действовать.