Ксения

— Я не могу это делать в присутствии русских людей,— ответил Самозванец.— Ведь мы уговорились, что мое обращение в истинную веру останется пока тайной. Вряд ли православные пойдут за государем-католиком.

— Конечно, конечно, сын мой. Таинство одна из высших добродетелей веры. Кому, как не нам, иезуитам, знать об этом. В многих странах рыцарям Христа приходится скрываться. По чести сказать, вы уже находитесь на положении члена ордена святого Иисуса.

— Нет, нет,— поспешно возразил Самозванец.— Я не обещал вступать ни в какие ордена. И прошу вас, патер, держитесь от меня на некотором отдалении. Я уже слышал про недовольство среди казаков, не хватает, чтобы оно перекинулось на народ.

— Но как же наши уроки? — спросил Лавицкий.— Я приготовил плоскошария, хроники частей света и учебники по латыни.

— Я постараюсь заниматься один. Проводить целые часы в вашей палатке теперь мне не следует.

— Хорошо, сын мой, я подготовлю вам росписи для уроков,— сказал Лавицкий,— И главное, не падайте духом! Дух — это наша твердыня.

«Посадить бы тебя на коня да снарядить копьем, посмотрел бы я, каков твой дух»,— подумал Самозванец про себя.

*

Но были и радостные вести. Комарицкая волость охотно признавала нового государя. Сначала о том возвестили Рыльск и Севск, а потом Курск и Кромы. Даже из осажденного Новгорода-Северского ночью перебегал народ и примыкал к войску. А в один из декабрьских дней привезли из Путивля повязанного окольничьего Салтыкова. Шел Салтыков на подмогу царскому войску, да заспался, попал в засаду.

— Где ж тот молодец, что воеводу мне взял? — спросил Самозванец.

Из толпы казаков выступил русобородый, широкоплечий удалец в малиновом кафтане с соболиной опушкой, с богатой саблей на перевязи. Шапку сорвал, поклонился.

— Я, государь.

— Кто будешь?

— Нечай Колыванов, атаман. Давно к тебе иду, давно с Годуном воюю. Привел я тебе, государь, войска пять сотен с оружьем да огневым боем, о конях да при доспехе.

— Жалую тебя, Нечай, своей милостью.— Самозванец снял с себя серебряную цепь и надел на Колыванова.— Служи мне и дальше, авось до боярина дослужишься.

— Я, государь, давно тебе службу несу. Под Рыльском бывал и Севском, да и в Путивле воинство мое славу тебе возглашало.

— Вот как? — удивился Самозванец,— Тогда томить при себе не стану, неси и дальше наше царское слово. Дам тебе грамоты, нареку воеводой, а ты города и села под нашу руку бери. Обозы с пищей да кормом нам шли, слуг царских плененных, смотри за дорогой, чтоб Годуново воинство не вольно ходило. Народу милости разъясняй наши.

Нечай склонил голову.

— Эй, там! — крикнул Самозванец.— Принести воеводе Колыванову мой штандарт!

Внесли расшитое знамя, опустили перед Колывановым. Тот поднял край, приложил к губам.

— Верой и правдой стану служить тебе, государь. Всегда с тобой буду, в радости и беде.

*

А беда себя ждать не заставила. Притомилось удалое воинство долгим стоянием под городскими стенами. Ему бы скакать, рубить, добывать богатство. В здешних местах взяли всё, что смогли, на сто верст кругом пусто. Заносчивые шляхтичи стали дерзить:

— Что это за государь, у которого дырка в кармане!

Тут и царское войско во главе со Мстиславским подоспело. Укрепились полки друг против друга, только у Мстиславского людей было много больше. Самозванец закидывал их прелестными письмами, звал покориться. Московиты не отвечали.

Стылым декабрьским утром польские роты кинулись в атаку. Мстиславский не ожидал. Сбили его с коня, ранили в голову. Но подоспели стрельцы и немцы фон Розена, Мстиславского удалось спасти, отбить нападение. Самозванец сам было схватил копье, чтоб ринуться в бой, но его удержали, еле вырвали копье из побелевшей, намертво стиснутой руки.

Ночь спустилась на северскую землю, надо было готовиться к новому сражению. Но шляхтичи потребовали денег, они не хотели драться даром. Ворчали и казаки. И тут он совершил ошибку. После совета с Мнишком тайно раздал остаток казны хоругви Дворжицкого, самой преданной и разудалой. Гусары поклялись, что никому об этом не скажут. Не тут-то было. Кто-то из них напился и стал хвастать золотом.

Утром Самозванца ждало печальное зрелище. Казаки и шляхтичи с руганью сворачивали шатры, укладывали повозки. Он кинулся стыдить, уговаривать, хватался за саблю, но все было напрасно. Тесть нареченный, воевода Юрий Мнишек, покривив губы, сказал:

— Боюсь, мне придется вас оставить на время. Хозяйство мое запущено, король недоволен, он требует моего присутствия на сейме.

— Вы покидаете меня в самый тяжелый день, — сказал Самозванец.

— Таких дней у вас будет еще предостаточно,— ответил Мнишек.— Учитесь терпеть беды.

— Что ж, передайте мое благоволение ясновельможной панне Марине,— сказал Самозванец.— Скажите, что я молюсь за нее каждый день.

— Непременно,— ответил воевода.— Думаю, что и панна Марина проводит дни в моленьях о вас.