Ксения

«Бежит,— подумал Самозванец,— и все бегут. Наверное, подыскивает в уме нового жениха для дочки, этой тощей язвительной стрекозы с прозрачной кожей, прозрачными глазами и темной душой». Он вспомнил, как на королевском приеме в Кракове она впилась в его ладонь ногтями, поранив до крови. При этом бледные тонкие губы изображали учтивую улыбку, она почтительно разговаривала с королем. Во время танца, так же улыбаясь и милостиво поглядывая на окружающих, она прошептала: «Ты лжец. Ты всех водишь за нос. Ну признайся, что ты никакой не Дмитрий. Ты некрасив, ты мне отвратителен, но я пойду за тебя, если станешь царем.

Только ты никогда не станешь. И помни, я одна знаю про тебя правду. Одна. А значит, я для тебя единственная. Мы всех будем водить за нос, царей, королей, императоров...»

Он вышел из своего шатра и, скрестив руки, смотрел, как разбегается войско.

— Что, батюшка анператор,— весело крикнул казак,— потечем, может, вместе?

Подъехал Дворжицкий.

— Государь, надобно уходить. Не ровен час, Москва догадается, что мы без войска, ударят, и конец. Устроим зимние квартиры в Севске. Пора трогаться, войско распалось.

— Какое же это войско? — процедил он сквозь зубы.— Крысы! Разве я думал, что меня окружают крысы?

*

Бегство наемного войска в Москве сошло за победу. Били в колокола, гнали по улицам пленных шляхтичей и казаков. Царь повелел жестоко расправиться с непокорными комарицкими мужиками. Волость Комарицкая входила в семейные владенья царя, оттого гнев Бориса возгорелся безмерно. Особенно поусердствовал в мести татарский князь Симеон, призванный Годуновым на расправу. С тучей касимовских татар напал на волость, принялся разорять, жечь, убивать. Мужчин вешали за ноги на деревья и разводили под ними костры, женщин кидали на раскаленное железо, сажали на деревянные колья, девушек бесчестили, детей бросали в огонь и воду. Стон стоял по земле. И даже те, кто хранил веру Борису, бежали в противный лагерь. Слабеющей, но жестокой рукой Годунов довершал свое падение. Самозванец еще не знал военной удачи, а измученный народ уже тянулся под его руку, которая казалась щедрой и милостивой.

*

Среди обезлюдевших деревень, дымов и пожарищ, среди качающихся на деревьях трупов, изувеченных волками человеческих тел продвигалось к Москве отпущенное из Кракова посольство Афанасия Власьева.

Вновь несчастливым оказалось возвращение Михаила. Тогда голод и мор, теперь война, разоренье. Каждый день налетали конники, грозились оружием и, только увидев царские грамоты да богатые одежды послов, страшились чинить расправу. Под Севском и грамоты не помогли.

— Какие, говоришь, грамоты? — кричал казацкий сотник,— Бориски? Да ты знаешь, что нынче другой уже царь? Панкрашка, гони всех к воеводе! Пущай другую присягу берут, не то посечем, не пожалеем, что вы заморские!

Дьяк Афанасий Власьев за эти дни похудел чуть не вдвое. Сколько раз уж грозили смертью, стаскивали шубу, тыкали в нос пищалью. С королями да канцлерами Власьев говорить любил, а с безумным крестьянином и не знал, как ладить.

— Ты уж, Туренев, выручай,— пыхтел дьяк.— Пойди к этому воеводе, скажи, как и что, они тебя понимают.

Туренева повели в избу, и тут он увидел Нечая. Тот сразу его признал.

— Михалка? — удивился Нечай.— Ты ль это снова?

— Кто тебя упреждает? — спросил Михаил.— Всякий раз, как еду домой, ты мне навстречу.

— Рад! — сказал Колыванов, — Ей-богу, я рад. Дай-ка тебя обниму. Ты ведь наказ мой тогда исполнил.

Они обнялись.

— Видал ли свою Оленку? — спросил Михаил.

— Видал! Вот-те крест, видал! В прошлом годе кинулся как безумный в Москву да и чудом пробился. Ничего, скоро наша возьмет. Я, вишь, в чести теперь у государя... Да не у того, не пучь глаза. У законного, у Дмитрия Иоанновича.

— Разве он уже государь? — спросил Туренев.

— Да почитай полземли за нами, скоро пойдем на Москву. Ты-то кому служишь?

— Я совсем с толку сбился, Нечай. Два года в Дании был, Ксении жениха искал. Так что, выходит, служу я царю Борису.

— Э...— Нечай поморщился.— То напрасно. Оставайся со мной. Новый государь ученость любит. И сам учен. Он тебя примет, жалованье даст и занятие. Ты город ведь строить хотел? Так он тебе разрешит, вкруг него одни ученые люди!

— Нет, Нечай, так не годится. Я ведь с посольством. Я поручение исполнил и должен о том доложить.

— Борискино посольство? Да знаешь ли ты, что не могу тебя отпустить? Наказ имею задерживать царских людей и отправлять к законному государю. Он воеводой назначил меня.

— Что ж делать, Нечай! Я уж не знаю, как быть. От нынешних русских дел все в голове моей смешалось.

— Н-да...— Нечай призадумался.— Тебя я, пожалуй, пущу, а посольских к нему отправлю. Кто там глава?

— Дьяк Афанасий Власьев.

— Боров надутый, знавал я его.

— Послушай, Нечай,— сказал Михаил.— Ведь мы не военные люди, послы. Коли взойдет на престол Дмитрий, увидишь, он Власьева на то же место поставит. Власьев но многим странам поездил, его там знают, он государственное дело вершит. Цари меняются, а государство стоит.