Ксенофоб

– Вы – лицо неофициальное.

– Когда мне это мешало?

– Если вы будете действовать так же неофициально, то…

– В случае чего я заявлю, что это была моя личная инициатива. Ваше императорское величество не окажется к этому причастным.

– В таком случае я не могу ничего разрешить вам… как и запретить.

– Благодарю, ваше императорское величество.

– Все необходимое в пределах доступности. Я распоряжусь, чтобы комнату подготовили как можно скорее.

Я кивнул с каменным лицом и сел в кресло у стены. Вокруг суетливо сновали министерские порученцы. Кто-то из высших чинов уже отбыл из дворца, другие, в растерянности от всего произошедшего, еще оставались здесь.

Мимо меня прошествовал кардинал Дунстан. Я вежливо привстал и отвесил поклон. Кардинал милостиво кивнул мне и бросил мимоходом:

– Вы сумеете все понять, Бреннер, я в вас не ошибся…

Шанса уточнить, что он имеет в виду, Дунстан мне не оставил, удалившись из зала. Но, зная кардинала, я даже не стал пытаться проникнуть в сущность его размышлений. Он вполне мог планировать что-то на пять, а то и десять шагов вперед.

– Господин Бреннер… – Ко мне, хмурясь, подошел Макс Краузе.

У него были все причины для недовольства, ведь полиция проворонила все, что только можно. И теперь он просто должен был сомневаться во всех и каждом, а в первую очередь в себе самом. Император не любил неудачников, а Краузе представал сейчас именно в этой ипостаси. И то, что шефом полиции его назначили всего лишь неделю-две назад, нисколько не оправдывало его. Назвался груздем…

– Слушаю вас, шеф Краузе. – Я старался быть с ним предельно вежливым и корректным. Вполне могло статься, что новый шеф – отличный человек и руководитель и, если даст ему судьба шанс развернуться, он избавит столицу от преступности. С другой стороны, даже сегодня никто не мешал ему проявить себя. Геройски погибнуть – тоже уметь надо!

– Мы познакомились сегодня при весьма неудачных обстоятельствах… – Он слегка замялся. – Но я хотел бы исправить ситуацию и прошу вас о доверительной беседе с глазу на глаз.

– Сейчас? Это невозможно при всем моем желании, – пожал я плечами. Поздно, слишком поздно, шеф Краузе, все уже решили без тебя. – Дело в том, что мне необходимо выполнить прямой приказ императора и у меня совершенно нет времени на посторонние беседы.

Он проглотил и «прямой приказ», и «посторонние беседы». Крепко же тебя прижало!

– Приказ секретный, как я понимаю? – уточнил он.

– Совершенно.

– Хорошо. Я буду ночевать в Департаменте. Если у вас появится свободная минута, не сочтите за труд, загляните ко мне. Поверьте, это и в ваших интересах тоже.

Я коротко кивнул, показывая, что принял его слова к сведению и что наш разговор на данный момент окончен. Уверен, шефу полиции мое поведение не понравилось, и он сожрал бы меня живьем, не будь я сегодня столь важной персоной. Держу пари, он зафиксировал в памяти все подробности прошедшего дня, и я еще буду иметь с ним беседу. Но вряд ли это случится сегодня.

Ход моих мыслей вернулся к делам насущным. Итак, комната, ассистенты, инструмент и дядя Отто – предатель и контрабандист. Все в сумме означало допрос с пристрастием, и провести его должен был лично я, несмотря на близкую степень родства с подопечным.

Допрос мог быть разного уровня сложности. Во время войны с ниппонцами я насмотрелся на жертв тамошних методов работы. Те огрызки некогда бесстрашных и сильных солдат истекали слюной, тараща пустые выжженные глазницы, без рук, без ног – обрубки тел лежали на сырой земле. Их губы постоянно двигались, но понять, что они говорят, можно было, лишь низко склонившись.

«Капрал Коровьин, третий десантный полк, задача – подготовить вспомогательные точки для поддержки атаки основных сил, установить пулеметные гнезда, заминировать вражеские блиндажи, убить по возможности больше офицеров. Я, капрал Коровьин…» – И так круг за кругом сломленный капрал – а кто бы выдержал? – докладывал все, что знал. Но никому уже его сведения не были нужны. Подозреваю, что они и в принципе ниппонцев не заинтересовали, а капрала лишили рук, ног, выжгли глаза просто для устрашения остальных пленников. Но это их не устрашило. И после уже от их тел отрезали куски ниппонские палачи.

И мы, обычные солдаты, захватившие через неделю эти позиции, глядели на то, что случилось с нашими товарищами, и не могли сдержать слез. А потом вытащили револьверы и добили их собственными руками. Во имя милосердия.

Я никогда тебя не забуду, капрал Коровьин, но теперь я вынужден уподобиться твоим мучителям ради высшей, как мне кажется, цели – служения Родине.

Комната была именно такой, как я попросил: небольшая полутемная комнатушка с обшарпанными, давно не беленными стенами, единственным зарешеченным окном под потолком и немногочисленными предметами интерьера – столом и тремя стульями, один из которых стоял чуть поодаль. На столе стояла лампа, я подошел и зажег газ, в комнате стало светлее. Работать можно.