Ксеноцид

— Решать вам, — развела руками Валентина. — Я, как и обещала, чем смогла — помогла.

— И мы очень благодарны вам за совет. Можете не сомневаться, сегодня ночью я буду настороже, — попытался утешить ее Ковано.

— Благодарю, что пригласили меня, — кивнула на прощание Валентина. — Но, как вы сможете убедиться и как я вас предупреждала, это ни к чему не привело.

Она поднялась со стула, тело ныло от долгого сидения в неудобной позе. Она так и не склонилась. Не стала наклоняться и сейчас, когда епископ протянул ей руку для поцелуя. Вместо того она крепко пожала ее, а затем пожала руку мэру Ковано. Как равный — равному. Как чужой человек — чужому.

Валентина быстрым шагом покинула кабинет, внутри у нее все кипело и бурлило. Она предупредила их и дала совет, что следует делать. Но, подобно большинству людей, стоящих у власти и еще ни разу не сталкивающихся с настоящим кризисом, они не поверили, что сегодня вечером может случиться нечто из ряда вон выходящее — все должно быть как прежде. Человек верит только в то, с чем ему уже довелось столкнуться ранее. После событий, которые обещает близящаяся ночь, мэр Ковано наконец уверует в пользу комендантского часа и жесткого контроля во времена потрясений. Но будет слишком поздно. К тому времени они будут подсчитывать потери.

Скольким могилам суждено быть вырытыми рядом с могилой Квима? И чьим телам суждено опуститься в них?

Хотя Валентина, чужая в этом городе, была знакома с немногими, она все же не могла принять будущие беспорядки как нечто неотвратимое. Оставалось последнее. Она поговорит с Грего. Попытается убедить его в серьезности происходящего. Если сегодня ночью он будет ходить из бара в бар и успокаивать людей, призывать их к спокойствию, тогда беспорядков можно избежать. Сейчас лишь в его власти остановить толпу. Люди знают его. Он приходится Квиму братом. Он тот самый человек, чьи слова воспламенили их прошлой ночью. Кое-кто послушается его речей, и мятеж не вспыхнет, гнев людей угаснет. Непременно надо отыскать Грего.

Если бы только Эндер был здесь! Она всего-навсего историк; он же на деле вел людей в сражение. Не важно — не взрослых, так мальчишек и девчонок. Но вел их в настоящий бой. Он бы знал, что делать. «Почему же его нет рядом? Почему именно на мою долю выпало справиться с грядущей опасностью? Я не гожусь для насилия, не способна на противостояние. И никогда не могла переступить через себя». Вот почему на свет появился Эндер, третий ребенок, родившийся по требованию правительства в век, когда семье не позволялось иметь больше двоих детей под страхом ужасного наказания. Эндер родился потому, что Питер оказался слишком злобным и коварным, а она, Валентина, — слишком мягкой.

Эндер убедил бы мэра и епископа в разумности предложенных ею действий. А если бы и у него не получилось, он бы сам отправился в город и успокоил людей. Он бы взял контроль над ситуацией в свои руки.

Но, несмотря на то что так сожалела об отсутствии Эндера, какой-то частью разума Валентина понимала, что в принципе даже он не сумел бы остановить взбесившуюся толпу, которая соберется сегодня вечером. Может быть, даже того, что предложила она, было бы недостаточно для благополучного разрешения конфликта. В своих рекомендациях она основывалась на том, что видела на различных планетах и о чем читала на протяжении трех тысяч лет. В действительности огонек, вспыхнувший вчера, сегодня способен обернуться буйным пламенем. Только сейчас она стала понимать, что все может оказаться куда хуже, чем она предполагала. Народ Лузитании слишком долго жил в страхе перед соседствующей с ним инопланетной расой. Другие человеческие колонии по прибытии на место немедленно начинали расти, постепенно осваивая планету, и через несколько поколений весь мир принадлежал людям. Человек Лузитании до сих пор живет в тесной клетке, словно в зоопарке, и через решетки на него таращатся свиноподобные рыла ужасных тварей. Даже представить себе невозможно, что сейчас творится в душах этих людей. И, скорее всего, так или иначе сегодня вечером их чувства прорвутся наружу. За один-единственный день с этим не справишься.

Смерти Либо и Пипо, случившиеся много лет назад, сами по себе были ужасны. Но эти люди были учеными, работающими среди свинксов. С таким же успехом они могли погибнуть в авиакатастрофе или при взрыве космического корабля. Если на борту потерпевшего крушение судна находятся исключительно члены экипажа, люди не так скорбят по ним — ведь команде за то и платят деньги, что она рискует жизнью. Но когда погибают гражданские лица, тут-то и прорываются наружу страх и ярость. И, по мнению колонистов Лузитании, Квим явился как раз такой невинной жертвой.

Более того, он был святым человеком, несшим веру и понятие братства этим неблагодарным полуживотным, не заслуживающим такого обращения. И они убили его. Это не просто зверство, жестокость, нет, это самое настоящее святотатство.