Ксеноцид

— Господи Иисусе, что они творят?!

Это была Валентина. Грего стоял на коленях, бессильно навалившись на табурет. Она глядела толпе вслед — «кратер» уже опустел и даже «остыл», люди огненной волной неслись прочь от места, где, собственно, и зародилась эта огненная волна.

— Грего, самоуверенный сукин сын, теперь-то ты видишь, что натворил?!

«Я?»

— Я собирался вести их на Воителя. Я хотел, чтобы справедливость свершилась.

— Идиот, ты же физик. Ты что, никогда не слышал о принципе изменчивости?

— Молекулярная физика. Филотическая физика.

— Физика толпы, Грего. Тебе они никогда не принадлежали. Это ты им отдался. А теперь, использовав тебя, они собираются уничтожить лес, где живут наши лучшие друзья, самые преданные наши сторонники среди пеквенинос. Что нам делать дальше? Это война, война между людьми и пеквенинос, если только последние не обладают, в буквальном смысле слова, нечеловеческим терпением. И война эта будет на нашей совести.

— Воитель убил Квима.

— Преступление. А ты здесь положил начало зверствам.

— Я ничего такого не делал!

— С тобой советовался епископ Перегрино, тебя предупреждал мэр Ковано. Я лично умоляла тебя. А ты все равно поступил по-своему.

— Вы предупреждали меня о беспорядках, но такое…

— Дурак, это и есть беспорядки. Хуже. Это настоящий погром. Это массовая бойня. Убийство младенцев. Мы наконец-то ступили на долгую и ужасную дорогу, ведущую прямиком к ксеноциду.

— Вам не удастся свалить все это на меня одного!

Ее лицо, такое жуткое в падающем сверху лунном свете, в свете, вырывающемся из дверей и окон баров, и голос:

— Я обвиняю тебя только в том, что ты сделал. Ты запалил огонь в жаркий, засушливый, ветреный день, а ведь тебя предупреждали. Вот в чем я тебя обвиняю, и если ты отказываешься признавать последствия собственных поступков, значит, ты действительно недостоин человеческого общества, и я искренне надеюсь, что всю оставшуюся жизнь ты проведешь за решеткой.

И она ушла. Куда? Что она собирается делать? Нет, она не может оставить его здесь одного. Это несправедливо, бросать его вот так. Всего несколько мгновений тому назад он чувствовал себя громадным и сильным, внутри билось пять сотен сердец, он ощущал присутствие пяти сотен умов, пятьсот ртов выкрикивали его слова, у него выросла целая тысяча рук и ног. А теперь все это куда-то подевалось, словно его гигантское новое тело умерло. От него осталась дрожащая тень человека, один-единственный червячок души, лишенной той мощной плоти, которой она только что правила. Грего никогда не испытывал такого ужасного приступа страха. Они чуть не убили его, так торопились прочь.

И все равно они принадлежали ему. Он создал их, сплотил в единую толпу, и пусть даже они не поняли, для чего он их сотворил, их все еще вел гнев, который он в них пробудил, они исполняли план, который он в них вложил. Нет, их цель заключалась в сотворении зла, вот и все, — иначе они сделали бы именно то, чего он от них добивался. Валентина права. Он один ответствен за происшедшее. И все сотворенное ими тяжким грехом падет на его душу, как если бы он сейчас вел их к лесу за изгородью.

Что же ему делать?

Надо остановить их. Снова взять контроль в свои руки. Встать перед ними и умолять, умолять остановиться. Ведь они же нацелились не на тот далекий лес, где росло свихнувшееся дерево-отец по имени Воитель, они собирались жестоко расправиться с пеквенинос, которые были его друзьями, пусть даже он не особо их и любил. Надо остановить толпу, иначе кровь будет на его руках, ее будет вовек не отмыть, не оттереть, печать позора ляжет на него.

Грего побежал — по истоптанной дороге, по улицам города, трава на которых обратилась в прах. Он бежал, пока в боку не закололо. Тяжело дыша, он нырнул в дыру в изгороди, когда-то проделанную совместными усилиями, — где же дезинтеграционный барьер, когда он так необходим? Почему его никто не включил?.. Грего бежал и бежал, туда, где в небо уже устремился столб пламени.

— Остановитесь! Потушите огонь!

— Жги, жги!

— За Квима и Христа!

— Умрите, свиньи!

— Вон одна, уходит!

— Бей ее!

— Пали!

— Деревья недостаточно сухие — огонь не занимается!

— А, вот, пошло, пошло!

— Рубите дерево!

— Вот еще одна свинья!

— Смотрите, эти сволочи пытаются нападать!

— Разделаем их на кусочки!

— Ну-ка дай-ка мне косу, тебе, я вижу, она без надобности!

— Давай, на кусочки эту свинью!

— За Квима и Христа!

Брызнула фонтаном кровь, ее капли попали Грего прямо на лицо, пока он пробивался к центру бойни, пытаясь остановить их.

«Знал ли я его? Узнал ли я голос этого пеквенинос, прежде чем он обратился в нечленораздельный вопль агонии и смерти? Я ничем не смогу помочь ему, они зарубили его. Ее. Зарубили ее. Жену. Жены всегда стараются держаться в отдалении. Значит, мы почти в центре леса, а этот гигант, должно быть, дерево-мать».

— Вот оно, дерево-убийца, во всяком случае, очень похоже!