Ксеноцид

Но что им малыши пеквенинос? Какие-то черви, копошащиеся в стволе дерева-матери. Этим людям никогда не понять, что между таким массовым убийством малышей пеквенинос и той резней, которую учинил среди младенцев царь Ирод, прознав о рождении Иисуса, разница не так уж велика. Они настаивают на справедливости. А что значит, по сравнению со смертью Квима, поголовное уничтожение какого-то жалкого племени пеквенинос?

Грего:

«Я стою посреди поросшей травой площади, вокруг меня собралась огромная толпа, каждый человек соединен со мной прочной невидимой нитью, моя воля — их воля, мои губы произносят их слова, их сердца бьются в ритм моей речи. Я никогда не ощущал ничего подобного, не жил такой жизнью, не был частью такого огромного скопления людей, нет, не частью, а мозгом, центром, во мне заключены все они, десятки, сотни. Мой гнев — их гнев, их руки — мои руки, их глаза видят только то, что показываю им я».

Настоящая музыка, ритм призывов, ответ, призыв, ответ:

— Епископ говорит, мы должны просить справедливости Господней, но удовлетворит ли нас это?

— Нет!

— Пеквенинос говорят, они уничтожат лес, который убил моего брата, но верим ли мы им?

— Нет!

«Они подхватывают мою мысль; когда я замолкаю, чтобы перевести дыхание, они кричат за меня, поэтому мой голос продолжает звучать, вырываясь из глоток пятисот мужчин и женщин. Епископ пришел ко мне, исполненный умиротворения, благочестия и терпения. Приходил ко мне и мэр, предупреждал о полиции, беспорядках, намекал на тюрьму. Заглянула Валентина, стремилась поразить меня остротой своего ума, говорила об ответственности. Все они догадываются о моей силе, силе, о существовании которой я никогда не подозревал, о власти, которую я начал ощущать, только когда перестал повиноваться им и в конце концов обратился к людям, раскрыв свое сердце. Правда — вот источник моей силы и власти. Я перестал обманывать людей и подарил им истину, и смотрите же, кем я стал, кем стали мы, сплоченные воедино».

— Если кто и имеет право наказать свинью за то, что она убила Квима, так это только мы. За человеческую жизнь будут мстить человеческие же руки! Пеквенинос утверждают, будто убийцам вынесен смертный приговор, — но мы одни имеем право назначать палача! Мы своими глазами и должны убедиться в том, что приговор приведен в исполнение!

— Да! Да!

— Они сидели и смотрели, как мой брат умирал, корчась в агонии, пожираемый Десколадой! Они спокойно смотрели, как его тело пожирает адский огонь! Теперь мы сожжем их лес!

— Сжечь их! Огонь! Огонь!

«Вот! Они зажигают спички, выдирают клочки травы и поджигают их. Пламя! Все вместе мы запалим погребальный костер!»

— Завтра мы отправляемся в карательный поход…

— Сегодня! Сейчас!

— Завтра — мы не можем идти ночью, кроме того, надо запастись водой, продуктами…

— Сейчас! Сегодня же! Сжечь их всех!

— Говорю вам, за одну ночь туда не добраться, это в сотнях километров от Милагра, несколько дней пути…

— Прямо за забором найдутся свинксы!

— Но это ведь не они убили Квима…

— Все они убийцы, маленькие ублюдки!

— Но они убили Либо!

— Они убили Пипо и Либо!

— Все как один убийцы!

— Сегодня же поджарим их!

— Всех спалим!

— Лузитания — наш мир, не отдадим его каким-то тварям!

«Они что, обезумели? Неужели они считают, что я позволю им убить местных свинксов — они же нам ничего плохого не сделали!»

— Это дело рук Воителя! Воителя и его лес мы накажем!

— Проучить их!

— Бей свинксов!

— Пали!

— Огонь!

Тишина, словно все замерло. Затишье. Представившаяся возможность.

«Думай, подбирай правильные слова. Придумай что-нибудь, чтобы отвлечь их, вернуть, ведь они ускользают от меня. Они — часть моего тела, часть моей души, но сейчас они отрекаются от меня. Один болезненный спазм — и я потеряю контроль, если он у меня когда-нибудь был, этот контроль. Что я могу сказать в эту краткую секунду всеобщей тишины, что мне сделать, как привести их в чувство?»

Долго, слишком долго. Сомнения Грего чересчур затянулись. В этот краткий миг затишья откуда-то сзади прозвучал голос мальчика, еще совсем мальчугана, исполненный детской невинности голосок, который пробудил во всех сердцах жуткий гнев и ненависть, воплотившиеся в немедленные действия. Ребенок крикнул:

— За Квима и Иисуса Христа!

— Квим и Христос! Квим и Христос!

— Нет! — заорал Грего. — Подождите! Не смейте этого делать!

Они обтекли его жаркой волной, сбили с ног. Он попытался подняться, кто-то наступил ему на руку. Где же табуретка, на которой он стоял?

«Вот она, вцепиться в нее, не позволить им затоптать меня, они затопчут меня насмерть, если я не встану, я должен двигаться вместе с ними, подняться и идти с ними, бежать с ними, иначе они сомнут меня, сотрут в порошок».

Они неслись мимо него, завывая во всю глотку, что-то выкрикивая на бегу. Буйство перекинулось с площади на поросшие травой улицы; то тут, то там загорались небольшие факелы, люди кричали: «Огонь!», «Жги их!», «Квим и Христос!» Подобно потоку лавы, вырывающемуся из квадратного жерла городской площади, толпа текла в сторону леса, замершего в ожидании на возвышающемся неподалеку холме.