Ксеноцид

По всему периметру полянки, в центре которой росло громадное дерево, деревья поменьше внезапно начали изгибаться, клониться к земле и переламываться посередине. На мгновение Грего даже показалось, что это люди их срубают, но потом он понял: рядом с этими деревьями никого нет. Стволы ломались сами, гибли, лишь бы сокрушить опьяненных кровью людей — они приносили себя в жертву, чтобы спасти дерево-мать.

И это сработало. Хоть и ненадолго, но это остановило убийц. Со всех сторон раздавались отчаянные вопли, дюжина или две людей полегли под падающими деревьями. Некоторых сразу задавило, другим переломало руки-ноги. Но скоро не осталось ни одного дерева, только древоматка высилась на поляне — ее ствол весь пошел волнами, словно что-то ломало дерево изнутри, кора начала раздаваться.

— Не трогайте ее! — что было сил закричал Грего. — Это древоматка! Она ни в чем не виновата!

Но его отчаянный крик потонул в воплях раненых и придавленных деревьями людей. Ими овладел панический ужас, когда они поняли, что лес способен ответить им и что здесь вершатся не отмщенье и справедливость — здесь разгорелась настоящая война, и участвуют в ней две стороны.

— Сжечь его! Сжечь его!

Скандирующие голоса звучали достаточно громко, чтобы почти заглушить стоны умирающих людей. А листья и ветви упавших деревьев теперь вытянулись в сторону древо-матки. Люди поджигали эти ветви, и те с легким шипением воспламенялись. Кое-кто уже пришел в себя и успел понять, что огонь, если загорится дерево-мать, перекинется и на придавленных упавшими стволами людей; несколько человек бросились вытаскивать товарищей из-под деревьев. Но большинство было опьянено пролившейся кровью и легким успехом. Для них древоматка была Воителем, убийцей; для них в этом мире было все чуждо; перед ними стоял враг, который держал их за изгородью, этакий земельный лорд, который не позволял им выходить за пределы маленького клочка земли, на котором они ютились, тогда как вокруг раскинулись бескрайние равнины планеты. Для них древоматка олицетворяла злобного властителя, неизвестного и опасного, и теперь они вольны были расправиться с тираном.

Грего охватили отвращение и ужас, в его ушах звучали вопли попавших в ловушку людей, на которых надвигался огонь, вой тех, кого настигла огненная волна, триумфальное скандирование колонистов, чьими руками были совершены все эти убийства.

— За Квима и Христа! За Квима и Христа!

Грего чуть не бросился бежать прочь, прочь отсюда. То, что он видел, чувствовал, слышал, было невыносимо: ярко-оранжевые языки пламени, запах обгорелой человеческой плоти и потрескивание живого дерева.

Но он выстоял, не обратился в бегство. Он пришел на помощь тем, кто метался взад-вперед у самой огненной стены, вытаскивая живых из-под упавших деревьев. Грего весь был обожжен, один раз на нем загорелась одежда, но жаркая боль не существовала для него, она была в некотором роде спасительной и милосердной, потому что он заслужил наказание. Он умрет в этом лесу. И сам уже готов был поспособствовать этому: стоило чуть-чуть дальше углубиться в стену пламени, и он уже никогда не вернется, его преступление будет выжжено из него, все, что от него останется, — пепел и обуглившиеся кости. Но нет, надо было вытаскивать из огня людей, еще оставались жизни, которые можно было спасти. Кто-то притушил тлеющую на его плечах одежду и помог ему поднять дерево, чтобы мальчишка, придавленный тяжестью, смог выползти. Как смел он думать о смерти, когда в нем нуждались, когда он мог помочь и спасти еще одного ребенка?

— За Квима и Иисуса! — стонал мальчик, по-крабьи отползая подальше от пламени.

Вот это кто, вот мальчик, чьи слова взорвали тишину и обратили толпу в сторону леса пеквенинос. «Это ты произнес те слова, — подумал Грего. — Ты отнял их у меня».

Мальчик поднял глаза и сразу узнал его.

— Грего! — воскликнул он и кинулся к нему. Его руки обхватили талию Грего, голова прижалась к бедру. — Дядя Грего!

Это был старший сын Ольядо, Нимбо.

— Мы сделали это! — чуть не плакал мальчик. — Отомстили за дядю Квима!

Огонь громко потрескивал вокруг них. Грего поднял мальчика на руки и вынес его из бушующего пламени, подальше в лес, туда, где было попрохладнее. За ним двинулись и все остальные. Языки пламени подгоняли людей, ветер гнал пожар прямо на них. Многие испытывали то же, что и Грего: усталость, страх, боль, принесенную огнем, пока они вытаскивали из-под деревьев своих сограждан.

Но кое-кого — и весьма многих — еще не затронул огонь, в сердцах их все еще бушевал костер, который Грего и Нимбо запалили на площади.

— Сжечь их ко всем чертям! — то тут, то там продолжали раздаваться призывы.

Распаленные люди собирались в небольшие группки, похожие на водовороты в бурном потоке, но теперь в руках они сжимали сделанные из ветвей деревьев факелы, запаленные от бушующего в сердце леса огня.

— За Квима и Христа! За Либо и Пипо! Долой деревья! Долой деревья!

Грего, шатаясь, двинулся к ним.

— Опусти меня, — попросил Нимбо.

Вперед, к толпе.

— Я сам могу идти.