Ксеноцид

Что больше всего раздражало Валентину в то время, да и по сей день периодически беспокоило ее, так как даже после смерти Питера не вся правда вышла наружу, — так это то, что он, одержимый жаждой власти, принудил ее творить вещи, которые на деле отображали его характер, тогда как сам он писал проникнутые любовью и миром статьи, которые, по сути, должны были принадлежать ей. В те дни имя Демосфен тяжким грузом лежало на ней.

Все, что она публиковала под этим псевдонимом, несло в себе ложь, и даже эта ложь принадлежала не ей, а Питеру. Ложь во лжи.

«Но не теперь. Это не могло продолжаться три тысячи лет. Я сделала это имя своим. Я написала исторические труды и составила биографии, которые оказали влияние на мышление миллионов ученых всех Ста Миров и помогли изменить лицо целых наций. Это для тебя слишком, Питер. И это чересчур для человека, которого ты пытался из меня сотворить».

Однако, глядя на статью, которую только что закончила, она понимала, что, хоть и избавилась от власти Питера, все равно осталась его ученицей. Всему, что она знала о риторике, полемике — и демагогии в том числе, — она научилась либо у него самого, либо по его настоянию. И несмотря на то что использовала это во благо, она тем не менее по-прежнему манипулировала людьми, то есть занималась тем, что было так по душе Питеру.

Питер стал Гегемоном и правил человечеством на протяжении шестидесяти лет, в самом начале Великого Исхода. Именно он объединил все спорящие друг с другом группировки и общины, чтобы одним совместным усилием заслать космические корабли в миры, где когда-то обитали жукеры, и дальше, на освоение новых, более пригодных для жизни планет. К моменту его смерти почти все из Ста Миров были уже освоены, а к остальным направлялись суда с колонистами. И прошла еще тысяча лет, прежде чем Звездный Конгресс снова объединил расселившееся по Вселенной человечество под централизованной властью, но память о первом истинном Гегемоне — Гегемоне — лежит в основе той истории, которая сделала возможным единство человечества.

Из нравственной пустыни, которую представляла собой душа Питера, пришли гармония, единство и мир. Тогда как наследием Эндера, по мнению человечества, являлись убийство, насилие и ксеноцид.

Эндер, младший брат Валентины, человек, на встречу с которым направлялись сейчас она сама и вся ее семья, был мягким, именно его она любила и в детстве пыталась защитить. Он был хорошим. Да, он обладал жестокостью, которая могла поспорить даже с жестокостью сердца Питера, но ему хватало совести страшиться собственного бессердечия. Она любила его столь же страстно, как ненавидела Питера; и когда Питер изгнал младшего брата с Земли, которой намеревался править и далее, Валентина полетела вместе с Эндером — наконец она сумела найти в себе силы отречься от личной власти Питера, которая довлела над нею.

«И вот все начинается сначала, — подумала Валентина, — снова я вернулась в политику».

— Передача, — отрывисто произнесла она нарочито бесстрастным голосом, давая таким образом терминалу понять, что это команда к выполнению.

Слово «передача» возникло в воздухе прямо над ее статьей. Обычно, когда она заканчивала какой-либо научный труд, ей нужно было ввести информацию о назначении передачи, переслать статью издателю круговым путем — так, чтобы след не привел к Валентине Виггин. Сейчас, однако, странный дружок Эндера, работающий — сразу понятно — под псевдонимом Джейн, позаботится обо всем за нее; нелегко переложить сообщение, посланное летящим на субсветовой скорости судном, на обыкновенный язык, чтобы его понял каждый находящийся на планете анзибль, для которого время течет в пятьсот раз медленнее.

А поскольку связь с космическим кораблем обычно сжирала большую часть времени планетарных анзиблей, таким путем посылали лишь навигационную информацию и неотложные приказы. Только высочайшим чинам в правительстве и службе обороны разрешалось передавать пространные сообщения. Валентина никак не могла понять, каким же образом Джейн удается выделить столько анзиблей на расшифровку статей, умудряясь вместе с тем сохранить в тайне источник провокационных документов. Более того, Джейн находила время, чтобы передавать на корабль опубликованные в компьютерных сетях отклики на работы Валентины, сообщая обо всех спорах и уловках, которыми правительство намеревалось препятствовать проникновению пропаганды Демосфена в массы. В общем, кем бы ни была эта самая Джейн, а Валентина подозревала, что за этим именем скрывается глубоко законспирированная организация, проникшая в высшие эшелоны правительственной власти, она безусловно была очень хороша. И безрассудно храбра. Однако, раз уж Джейн с готовностью подвергалась сама — и подвергала всю организацию — подобному риску, Валентина взяла на себя задачу производить на свет как можно больше статей и эссе, настолько сильнодействующих и опасных, насколько это было в ее силах.

«Если слово можно использовать в качестве смертельного оружия, я должна предоставить в их распоряжение весь свой арсенал».