Ксеноцид

– Нет, что ты, – миролюбиво ответил Квим. – Давай скажем так: во Вселенной присутствует нечто высшее, в свете которого жизнь и смерть выглядят смешными игрушками. Куда важнее, какую жизнь ты выбрал. И какую смерть.

– Слушай, ты и в самом деле во все это веришь? – недоверчиво покосился на него Миро.

– Это зависит от того, что ты понимаешь под словами «все это», но могу сказать – да, я верю.

– Я имею в виду все это. Бог во плоти, воскресший Христос, видения, крещение, доказательства свыше…

– Да.

– Чудеса. Исцеление.

– Да.

– У могилы дедушки и бабушки…

– Там зарегистрировано множество случаев исцеления.

– И ты веришь в них?

– Миро, я не знаю. Некоторые чудеса – результат всеобщей истерии. Кое-какие объясняются эффектом плацебо. Другие засвидетельствованные случаи исцеления можно рассматривать как примеры естественного выздоровления.

– Но кое-что было на самом деле?

– Могло быть.

– Ты веришь, что чудеса случаются?

– Да.

– Но ты ведь не считаешь, что какие-то из них действительно уже случились?

– Миро, я верю в то, что они происходят в этом мире. Я просто не знаю, правильно ли люди толкуют, что есть чудо, а что – нет. Вне всяких сомнений, многие чудеса таковыми на деле никогда не являлись. Но наверняка есть и такие, которых люди просто не признали, они просто не поняли, что с ними случилось чудо.

– А как насчет меня, Квим?

– А что насчет тебя?

– Почему со мной не случится какого-нибудь чуда?

Квим по-утиному клюнул головой и уставился на короткую траву, растущую у его ног. Эту привычку он приобрел еще ребенком. Тогда подобным образом он пытался уйти от трудного вопроса; таким становился, когда Маркано, которого они тогда считали отцом, впадал в пьяное буйство.

– В чем дело, Квим? Или чудеса созданы исключительно для других?

– Чудо частично состоит в том, что никому не известно, почему оно вдруг произошло.

– А ты научился изворачиваться, Квим.

Квим вспыхнул:

– Ты хочешь знать, почему ты вдруг чудесным образом не исцелишься? Да в тебе нет веры, Миро.

– Но как же тот, который в свое время сказал: «Да, Господи, я верю, и прости мне мое неверие»?

– Ты считаешь, ты на такое способен? А ты когда-нибудь просил об исцелении?

– Я прошу о нем сейчас, – проговорил Миро. На его глазах проступили непрошеные слезы. – О боже, – прошептал он, – мне так стыдно.

– За что? – удивился Квим. – За то, что ты попросил Бога о помощи? Или за то, что ты расплакался перед своим братом? Ты горюешь о своих грехах? О сомнениях?

Миро потряс головой. Он не знал. Эти вопросы были слишком сложны для него. И вдруг он осознал, что все-таки знает ответ. Он развел руками.

– Об этом теле, – вымолвил он.

Квим потянулся к нему, положил ладони на плечи Миро и с силой прижал его руки обратно; пальцы Квима соскользнули и теперь сжимали запястья Миро:

– «Сие есть тело Мое, которое за вас предается»[14] – так сказал Он. И точно так же ты отдал свое тело пеквениньос. Маленьким братьям.

– Да, Квим, но ведь Он вернул себе тело, потом?

– Он тоже умер.

– Только так я излечусь? Значит, мне остается всего лишь подыскать себе подходящую смерть?

– Прекрати, – нетерпеливо ответил Квим. – Христос не сам себя убил. Предательство Иуды убило его.

Миро словно взорвался:

– Все те люди, которые исцелились от простуды, мигрень которых таинственным образом убралась восвояси… – ты хочешь сказать, что Бог счел их достойнее меня?

– Возможно, это не зависит от того, достоин ты или нет. Может быть, здесь главное – нужно ли тебе это.

Миро рванулся и схватил Квима за рясу, сжав ткань полупарализованными пальцами.

– Мне нужно прежнее тело!

– Очень может быть, – спокойно отреагировал Квим.

– Что ты хочешь сказать этим «может быть», ты, жалкая, лебезящая сволочь?!

– Я хочу сказать, – тихо произнес Квим, – что да, конечно же, ты жаждешь вернуть прежнее тело, но, может быть, Бог в своей великой мудрости знает, что какое-то время тебе необходимо провести в теле калеки, чтобы ты изменился, стал лучше, чем был когда-то.

– И сколько времени я должен пробыть в этой оболочке? – настаивал Миро.

– Ну, максимум до конца своей жизни – больше уж навряд ли.

Миро с отвращением хмыкнул и отпустил Квима.

– А может быть, и меньше, – сказал Квим. – Во всяком случае, я так надеюсь.

– Надежда, – презрительно усмехнулся Миро.

– Наравне с верой и чистой любовью это наивысшая из существующих добродетелей. Ты должен надеяться.

– Я встретился с Квандой.

– Она добивалась встречи с тобой с тех самых пор, как ты вернулся.

– Она постарела и растолстела за эти тридцать лет. У нее целый дом детворы, а парень, за которого она вышла замуж, пахал ее то так, то этак. Я бы предпочел посетить ее могилу!

– Как это великодушно с твоей стороны!

– Ты понял, что я хотел сказать! Покинуть Лузитанию – какая шикарная идея! Вот только тридцать лет – слишком малый срок.

– Ты бы предпочел вернуться в мир, где тебя никто не знает?

– Здесь меня и так никто не знает.

– Может быть. Но мы любим тебя, Миро.

– Ты любишь меня таким, каким я был.

– Ты ничуть не изменился, Миро. Изменилось твое тело.

Миро с трудом поднялся на ноги, опершись о ствол Корнероя: