Ксеркс

Сказано было по-финикийски. Главкон почти не знал этот резкий семитский язык, однако лемба, многовесельная патрульная шлюпка, уже догоняла их. Ещё мгновение — и плен, а там и разоблачение. Жизнь, смерть, Эллада, Гермиона — всё промелькнуло перед глазами опешившего от неожиданности афинянина, однако Сикинн спас их обоих.

   - Какое слово назначено на сегодняшнюю ночь? Назови его, — торопливо шепнул он.

   - Гистасп, — пробормотал ещё не пришедший в себя Главкон.

   - Кто вы? И откуда? — Старший среди находившихся в шлюпке поднялся и посветил фонарём. — Нам было приказано плавать в проливе и перехватывать перебежчиков, и вот, клянусь Баалом[42], целая парочка! Завтра вороны вы клюют ваши глаза.

Сикинн встал.

   - Дурак, — ответил он на сидонийском языке, — неужели ты посмеешь преградить путь вестнику самого Царя Царей? Похоже, что воронам завтра придётся расклёвывать не наши головы.

Шлюпка была уже совсем рядом, но моряк опустил фонарь:

   - Хорошо. Назови слово.

   - Гистасп.

Рука финикийца шевельнулась в приветственном жесте:

   - Прости мою грубость, достойный господин. Действительно эллины находятся в таком положении, что искать перебежчиков в эту ночь просто нелепо. Однако приказ есть приказ.

   - Прощаю, — снисходительно ответил посланец Фемистокла, — и донесу о твоей бдительности старшему над флотом.

   - Да пошлёт тебе Баал-Мелек десять тысяч детей, — отозвался успокоившийся семит.

Экипаж шлюпки опустил вёсла на воду. Лодки разошлись. Когда их разделила уже изрядная полоска воды, Главкона бросило в жар, потом в холод, а затем снова в жар. Хладный Танатос пролетел в каком-то волоске от его головы. Вновь заскрипели уключины, вновь пополз ла назад вода. Ночь становилась темнее. Облака уже укрыли луну со всеми звёздами. Сикинн, человек проницательный и сведущий в погоде, заметил: «Утром будет крепкий ветер» — и погрузился в молчание. Главконом начинала овладевать уверенность в том, что наступает день, ради которого боги сохранили ему жизнь при Фермопилах, и уверенность эта ещё более укрепилась после встречи с шлюпкой финикийцев: настанет день, когда он совершит выдающееся деяние ради славы Эллады, после чего ему будет ниспослана или слава воина, павшего на поле брани, или спокойная жизнь, заслуженная подвигом. Что именно ждёт его, Главкон не представлял, однако, если начнётся буря, если вновь поднимутся волны, он справится с ними. Подобно одному из героев собственного народа, он мог сказать: «Много скитался я, многое в битвах и море изведал, пусть же деяние это повесть мою дополнит».

Монотонно скрипели уключины, постукивали вёсла. Сикинн с тревогой смотрел на север, и Главкон прекрасно понимал, что именно разыскивает взглядом семит. Наварх Ариабигн выполнял своё обещание. Египетский флот уже выдвигался вперёд, перекрывая эллинам путь к отступлению. На севере и на юге шли другие триеры, чтобы высадить войско на Пситталии, островке, находящемся между Саламином и основным местом грядущей битвы.

Грядущая битва? Вокруг было тихо, движение кораблей происходило где-то вдали, и воображение было едва способно представить его. Неужели эта чёрная сонная вода на рассвете сделается местом сражения, рядом с которым повесть о Гекторе и Ахиллесе покажется всего лишь сказкой? Неужели и сам он, Главкон, сын Конона, находящийся в этой лодке вместе с Сикинном, примет участие в этом сражении, слава которого переживёт века? «Скрип-скрип», — монотонно твердили вёсла. Неподалёку с громким плеском выпрыгнула рыба. На мгновение облачный покров разделился, позволив Селене посмотреть на море. Торопливый серебристый свет как никогда явно напомнил о том, что мысы Аттики теперь находятся в руках Ксеркса. Пентеликон и Гиметт, Парнес и Киферон, холмы, по которым бродил Главкон в дни счастливой юности, холмы, хранившие в себе прах его предков, открылись взору афинянина. Круглобокая лодка заторопилась по волнам, словно руки Главкона ощутили в себе новую силу. В некоторые мгновения пророческий дух осеняет даже тупицу, каковым афинянин, конечно же, не являлся. Луна исчезла за облаками. И под померкшим небосводом будто появились герои, вдохновляя эллинов на битву. Здесь были Персей, Тесей и Эрехтей, могучий Геракл, Одиссей Терпеливый, мудрость которого унаследовал Фемистокл, Солон Мудрый, Периандр Промыслитель, Диомед Безупречный — люди из легенд, герои, мудрецы, полубоги. Все они единым голосом твердили одно: мужайтесь, ибо наследие грядущего дня проследует от поколения к поколению «и перейдёт к народам, которым чужды и язык, и боги, и — самое имя Эллады».

Усталость отлетела от Главкона. Он никогда не ощущал подобной бодрости после вина. А потом в темноте замаячили стоящие на море корабли, внешнее ограждение флота Эллады. Ночной дозорный на триере, по морскому обычаю, подбодрял себя песней. В ночи звучали слова Архилоха:

В остром копье у меня замешен мой хлеб.
И в копье же из-под Исмара вино.
Пью, опершись на копьё.