Сомнения в истинности сообщения Аристида вскоре были развеяны новым неоспоримым свидетельством: пока продолжались дебаты, пришла весть о том, что со стороны персидского флота подошла большая триера. Она оказалась греческим кораблем с острова Тенос, который Ксеркс в процессе своих завоеваний то ли захватил, то ли присоединил, чтобы пополнить свои армии. Командир корабля, не желая сражаться против своих соотечественников и воспользовавшись ночной тьмой, дезертировал из персидского флота и привел свой корабль к грекам. Звали командира Парет. Он подтвердил слова Аристида, уверил греков в том, что они полностью окружены и им остается готовиться к атаке, назначенной на утро. Прибытие этой триеры сослужило хорошую службу грекам: положило конец бесполезным спорам и объединило в подготовке к отражению атаки. Греки были бесконечно благодарны Парету и его товарищам, предприимчивым и мужественным, за решение в таких обстоятельствах разделить с ними грядущую опасность. После сражения они приказали выгравировать все их имена на священном треножнике, который послали к оракулу в Дельфы, где он долго хранился памятником этому образцу патриотизма и преданности.
Ночью энергично велась подготовка к битве на кораблях обоих флотов. Разрабатывались планы, отдавались приказы, проверялось и размещалось на палубах, чтобы быть под рукой, оружие. Командиры и солдаты обменивались просьбами и распоряжениями на случай своей гибели. Командиры и более сильные духом старались подбодрить и воодушевить слабых и нерешительных. Те, кто дрожал от страха перед предстоящей битвой, делали вид, что сгорают от нетерпения.
Ксеркс приказал поставить свой трон у подошвы горы на материке, чтобы лично наблюдать за битвой. Вокруг него собралась охрана и слуги; среди них секретари и писцы с письменными принадлежностями, чтобы увековечить грядущую битву и записать имена тех, кто отличится смелостью или успехами. Ксеркс справедливо полагал, что приготовления, о которых осведомлен весь флот, послужат стимулом для командующих, заставят их сражаться с удвоенным пылом. Записи под личным присмотром повелителя служили не только для награждения, но и для наказания. Командиры, потерявшие свои корабли, часто спасались на берегу. Их ловили, приводили к трону Ксеркса, где им предстояло искупить свою вину или расплатиться за постигшее несчастье: их безжалостно обезглавливали на месте. Часто так казнили и греческих командиров, сражавшихся против соотечественников по принуждению персов, но делавших это недостаточно успешно.
Перед утренней зарей Фемистокл собрал на берегу Саламина как можно больше воинов и обратился к ним с речью, традиционной для греческих военачальников перед битвой. Он сказал им, что в грядущей битве результат будет зависеть не от соотношения численности противников, а от их решимости и героизма. Он вспомнил примеры того, как маленькие отряды, объединенные строгой дисциплиной, мужественные и энергичные, побеждали превосходящего врага. Да, персы многочисленнее, признал Фемистокл, но он уверен в победе, если греки будут преданно повиноваться приказам и действовать согласованно и смело, претворяя в жизнь планы своих командиров.
Как только Фемистокл закончил свою речь, он приказал воинам возвращаться на корабли. Затем флот выстроился в боевом порядке.
Несмотря на строгую дисциплину, свойственную греческим войскам любого рода, во время построения царили волнение и неразбериха, нараставшие с приближением решающего часа. Туда-сюда сновали корабли, сталкивались весла, бряцало оружие, звучали приказы командиров и отклики моряков. И в этом ужасном шуме огромные эскадры сближались; каждая сторона стремилась начать битву. Когда бой разгорелся, никто в точности уже не мог вспомнить, как он начался. Кто-то утверждал, что бой начал корабль, незадолго до сражения посланный на Эгину за помощью и утром возвращавшийся через ряды персидских кораблей. Другие говорили, что греческая эскадра атаковала персов, а у некоторых так разыгралось воображение, что они описывали женскую фигуру в утреннем тумане, манящую греков в бой. Они даже слышали ее голос: «Вперед! Вперед! Не время медлить!»