Ксеркс

Тем временем тысячи строителей сооружали мост из кораблей поперёк Геллеспонта — между Абидосом и Сестом. Пролив в этом месте узок, не более семи стадиев шириной, и скорее похож на быструю реку, зажатую между крутыми, скалистыми берегами. Египтяне привязывали судно к судну канатами из папируса, а финикийцы отдавали предпочтение льняным канатам.

Суровый шторм, несколько дней бушевавший над сушей и морем, разорвал и лен и папирус и в щепки разбил корабли, ударяя их друг о друга. Наконец, как бы удовлетворив свою ярость, буря утихла, и море сделалось тихим, как озеро. Текущий между скал Геллеспонт, исчезающий в дымке под ослепительно синим небом, казался всего лишь невинным ручейком, идиллическим потоком, нежащимся под весенними южными небесами.

Дули мирные ветры, как было в ту самую пору, когда на этом же месте они погубили Геро и Леандра: воды поглотили Леандра, плывшего к башне Геро, и Геро, бросившуюся в море со своей башни. Ветры гнали на берег почти незаметные волны.

И всё же Геллеспонт следовало наказать.

Ксеркс охотно обрушил бы свой гнев и на ветры, однако они реяли где хотели и высечь их было не так-то просто. Тем не менее Геллеспонт заслуживал хорошей порки. И перед глазами всего войска, а так же горожан, собравшихся поглазеть, палачи Ксеркса принялись сечь Геллеспонт кнутами, отсчитав при этом три сотни ударов. Пыточных дел мастера заклеймили воду раскалённым железом. Клейма, шипя, остыли в почти незаметных волнах, удары кнутов даже не сумели сколько-нибудь вспенить их, и горожане начали посмеиваться.

Подручные Ксеркса огляделись по сторонам и рявкнули:

— Цыц, мерзавцы!

И горожане, естественно, умолкли. Глашатай, чей голос далеко разносился по окрестностям, громко прочёл написанное в свитке:

— «Пресные воды, солёные воды, господин ваш наказывает вас за то, что вы посмели воспротивиться ему и оскорбить его. Ксеркс, Царь Царей, пересечёт вас, когда и как пожелает. И да никто не принесёт тебе жертв, ибо ты есть просто река, солёная и обманчивая».

Геллеспонт тек своим путём, негромко нашёптывая, что никакая он не река, а пролив, пусть и очень узкий. Однако палачи не понимали его. Они обезглавили строителей уничтоженного моста, и к созданию нового приступили уже другие мастера.

Они связали вместе суда и пентеконтеры. Три сотни кораблей находились на западной стороне пролива, а три сотни на восточной стороне его. Первые три сотни стояли бортами к Пропонтиде, носы остальных были обращены к Эгейскому морю. Течение увлекало суда, туго натягивая канаты. Каждый из кораблей опустил якорь. На сей раз суда соединяли вместе канаты двойные, намотанные на устроенные на берегу чудовищные деревянные барабаны. Вместо одного папирусного каната теперь брали четыре, а вместо одного льняного — два. Последние были крепче, но тяжелее, и каждый локоть их весил более таланта.

Когда корабли соединили, взяли широкие доски, распилили их, выровняли и уложили на тяжёлых поперечинах на палубы кораблей, после чего мост засыпали землёй, сделав настоящую дорогу, по бокам которой устроили перила, чтобы животные не пугались, увидев не всегда спокойные, а чаще буйные воды Геллеспонта.

Мост через Геллеспонт был построен.

Гора Атос была прорыта.

Весьма впечатляющие деяния.

Ксеркса известили о них, и он вышел из Сард со всем своим войском.

Когда персы шли к Абидосу, солнце на чистом безоблачном небе вдруг затмилось и посреди дня наступила ночь.

Персы попадали на колени по обе стороны дороги, молясь и взывая к Ормузду и Митре.

Ксеркс обратился к сопровождавшим его магам, чтобы они истолковали затмение.

Те ответили, что Солнце, будучи богом Персии, богом всех персов, тем не менее предсказывает будущее не Персии, а Греции — полное поражение её.

Луна же предвещает судьбу Персидской державы.

Солнце вновь засияло на небе. И бесконечное войско снова заструилось вперёд.

Глава 9

На первом же привале Пифий, богатый лидиец, подаривший в Келенах всё своё состояние Ксерксу, явился к Царю Царей с великой свитой и тысячью и одной церемонией.

Ксеркс принял его в доме, на скорую руку обставленном и украшенном его дворецкими; Царь Царей намеревался провести здесь ночь и с улыбкой, прячущейся в иссиня-чёрной бороде, предложил лидийцу изложить своё дело.

Ксеркс решил, что Пифий явился к нему с новой крупной суммой. Пифий уселся на табурет напротив Ксеркса, который, где бы он ни появлялся, всегда имел в своём распоряжении трон. За Царём Царей в походе везли не один трон.

Поощрённый любезной улыбкой Пифий произнёс:

— Великий деспот! Могу ли я осмелиться попросить у своего властелина о милости, которую ему даровать весьма несложно и которая, в случае снисхождения властелина, очень обрадует меня?

— Позволь мне выслушать твою просьбу, — ответил Ксеркс.

Он всё ещё думал, что ему снова предложат деньги в манере смиренной и. цветистой; сам же он намеревался ответить цветисто, но отнюдь не смиренно: «Пифий, твои дары велики. Однако я ни в чём не уступлю своему незабвенному родителю Дарию. Проси, чего пожелаешь».