Ксерокопия Египта

Просто она понимала, что хрустальные шары — бред сумасшедшего, и что конкретно этот — простая стекляшка, которую она сама как-то купила на рынке. Так, для интерьера. Можно же заполнять комнату всякими бесполезными открытками, статуэтками и фигурками из других стран, с которых потом замучаешься протирать пыль. Почему же с хрустальным шаром нельзя сделать то же самое?

В общем, укатившийся в угол лже-артефакт никак не помешал бы бабушке Сираунш сделать задуманное — она вновь хотела запустить сознание в полет, чтобы попутешествовать, не вставая с кресла.

Но все испортила боль в коленях, огромной стрелой влетевшая в голову. Это была та боль, которую старики обычно испытывают во время резких изменений погоды — они действительно чувствительны к таким вещам. Но погода, в том-то и дело, была прекрасная…

Просто старики чувствуют не только это.

Кости и голова начинают гудеть тогда, когда происходит любое изменение, незримое глазу — будь то смена полюсов земли, магнитные бури, вспышки на солнце ну и прочее. А еще, например, организм пожилых людей реагирует так на то, что происходит в других оттисках или же, скажем так, за гранью, в одном из иных слоев пирога-вселенной.

Сейчас бабушка Сирануш чувствовала, что бог умирает. Вполне себе весомое изменение для боли суставов.

В конце концов, колени предсказывают будущее получше всяких карт Таро.

Будущее, собственно, было не столь уж и далеким — по крайней мере, для Грециона Психовского.

Потоки какого-то непонятного, призрачного света, сначала забегали болотными огоньками, а потом разрастались все больше и больше, словно бы изрыгаемые из преисподней, но только ангельской преисподней. Они взмывали вверх, рябили, и будто-то бы с каждым мгновением наполнялись какой-то космической, необъятной глубиной…

Все это происходило буквально у ног профессора, и он двинулся чуть ближе к могильному камню — чтобы красные кроссовки случайно не подпалило.

— Я, конечно, не эксперт, — почесал бороду Грецион. — Но, скорее всего, это и есть умирающий бог, да?

— Вы абсолютно правы.

Белое пламя продолжило колыхаться, нехотя и с трудом, словно бы не желая оказываться здесь.

— А который это из богов?

— Он один, просто везде выступает под разными именами.

— О, конспирация. Отлично придумано, — Психовский хлопнул в ладоши, как на лекции. — То есть все религиозные войны и конфликты случались просто потому, что он решил шифроваться? Ну просто замечательно, что еще сказать. Отлично придумано.

Пламя выросло до размеров надгробья и стало принимать непонятную, словно бы растаявшее желе, форму.

— Интересно, как он выглядит?.. Все-таки длинная борода, или что?

— Вы видите богов такими, какие они есть, только если сами боги того хотят, — отозвалось существо, обвиваясь вокруг могильного камня. Конца его змеиному телу не было видно. — Не думаю, что он захочет показывать вам себя на смертном одре — раз до этого особо и не хотел.

— Справедливо. Я так понимаю, что физически я нахожусь не здесь, и щелкнуть пару фото не смогу, да?

Существо промолчало, наблюдая за огнями.

— Понял. Молчание — знак согласия. В божественном случае, наверное, в разы значительней.

— Вы все поймете и без лишних вопросов, — отозвался падальщик. Татуировка в виде золотого креста-анкха мерцала в пламени, которое все больше и больше обретало некую абстрактную форму.

Психовский отступил еще на пару шагов — конечно, он знал истории об огне, который не обжигает, и предполагал, что это — то самое пламя. Но все равно, когда перед тобой мерцает стометровое нестабильное пламя, которое при этом еще и умирающий бог — становится как-то не по себе. Это все равно, что стоять на пути огромного торнадо с пылающими и летающими тарантулами внутри и не испытать дискомфорта.

Потом Грециона замучил вопрос — если бога не станет, то почувствует ли это он и сотни других, в частности — глубоко верующих? И по старой профессорской привычке он решил этот вопрос озвучить.

— А меня не должно вырубить, когда все произойдет? И других тоже.

— Вы этого даже не почувствуете. Может, некоторые — но слегка, — ответило существо. — Вы же не чувствуете войны, которые происходят на других континентах? Или землетрясения в далеких странах? Тут, считайте, то же самое. Надеюсь, мои метафоры для вас понятны.

Существо, казалось, задумалось.

— Это же метафоры, да?

— Да. Я не лингвист, но вроде да…

— В любом случае, — голос божества стал глубже и отстраненнее, словно бы оно отдалилось от человеческих тем. — Ничего не будет.

Пламя продолжало носиться в бешеном танце, названия которому в языке найти нельзя — разве что чечетка в агонии, или джига-дрыга на горящих углях, может казачок над пропастью и канкан под наркотиками. Но это будут не описания, а лишь слабые, блеклые их тени — что чувствует бог, понять невозможно.

Но можно догадаться, как на кардиограмме — ведь огни белого света-пламени — этот тот же график. Только, в отличие от математического, вскоре он принимает какую-никакую, но форму…

И пламя уже переставало походить на пламя.