Кстати о любви (СИ)

меня… За Одессу прости… я уже тогда чувствовала, поверить боялась. А

ты все равно кинулся. Вот зачем ты кинулся? Я же бестолочь, овца

упрямая, фиг согнешь, если что-то вбила в голову. Мне так страшно было, Егор.

- Я знаю, - сказал он, не останавливаясь в лабиринте коридора.

- И за нос прости. Я каждую секунду понимала, что делаю. И знала, что ты

поймешь. Но я правда никак не могла… въехать, почему ты со мной. Я и

сейчас не совсем понимаю, почему из всех – я.

- Я тоже не понимаю, но… как-то так, - он поставил ее, наконец, на пол и

распахнул дверь, у которой остановился. – Заходи.

Она оказалась в ванной. Потянулась было к умывальнику и зависла, глядя

на себя в зеркало. Мокрая, красная, с черными потеками грязи по всему

лицу, со всклокоченными волосами, превратившимися в замысловатую

шапку в форме гнезда, съезжавшего на глаза. Чумазая, уставшая…

Влюбленная. Повернулась к Лукину, обнаружила, что и его футболка

теперь чистотой не отличается – следы ее грязных ладоней на плечах. И

тихо спросила:

- Мы попробуем начать сначала?

Он закрыл дверь, прошел к ванне, открыл краны, пробуя воду, шумно

ударившуюся о дно. И, обернувшись к Руслане, ответил:

- Называй, как нравится.

- Мне нравится… нравится, как ты тогда… целовал меня… в твоем номере.

Мне очень нравится.

- Что не может не радовать, - улыбнулся Егор, подходя к ней.

Остановился так близко, что слышал сбивчивое дыхание. Рассматривал ее

лицо долго, внимательно. Видел не грязь и слезы, видел его таким, каким

он его помнил. Надеясь, что ничего не изменилось.

Что может измениться за четыре месяца?

Слишком многое. Даже за один день может измениться слишком многое. И

Лукин знал об этом слишком много.

Быстрым движением он скинул с ее плеч ветровку.

- Как снимается твое чертово платье? – спросил Егор, не сводя с нее глаз.

- Обыкновенно. Как футболка.

- Где ты их только берешь… - беззлобно проворчал он.

Его ладони скользнули под край подола, по бедрам, талии… пальцы

пробежали по животу, ребрам, кружеву, скрывавшему грудь – не

задерживаясь, торопливо… едва коснувшись шеи, губ – он сдернул с нее

мешавшую ткань и нетерпеливо отбросил в сторону.

- Оно любимое, - нервно хохотнула она. – Тебе понравилась моя новая

прическа?

- Нет, - ответил он, коснувшись жарким дыханием уха, в то время как руки

гладили ее спину, теперь медленно, дразня, расстегивая крючки

бюстгальтера и отправляя его следом за платьем. Она шумно и медленно

вдохнула воздух, наполненный влагой, лесом и им. Запрокинула голову, подставляя обозрению лицо. Обозрению или поцелуям – как ему больше

нравится.

- А я старалась…

Не рассматривая и не целуя, Егор смотрел вслед своим рукам, освобождавшим ее от капрона колгот.

- Для кого? – равнодушно поинтересовался он, заставляя поднимать ноги и

расшнуровывая ее дурацкие кеды, отнимавшие драгоценные секунды.

- Ни для кого. Просто.

- Ванна набралась, - сказал он, подняв голову и отстранившись.

- А ты все еще одет. Веришь мне? Что ни для кого?

Егор молчал, пристально глядя в ее глаза. Ладони снова настойчиво

гладили ее тело, ноги, кожу по внутренней стороне бедра, отодвигая в

сторону последнюю тонкую преграду и захватывая в плен то, что горело и

пульсировало сейчас только для него. Руслана стояла, прикрыв глаза и

отдаваясь его рукам, крепко сжимая пальцами его крепкие плечи, не

сдерживая себя – не желая сдерживать, шумно выдыхая. Ни для кого.

Только для него.

Потом она медленно отстранилась, шагнула в сторону. Выключила кран. И

тихо сказала:

- Я никогда не занималась любовью в ванне. Говорят, неудобно.

Он снова промолчал. Слов больше не было.

Вместо слов в стороны летела одежда, белье, брызги, когда он опустил ее

в воду и последовал за ней.

Вместо слов были жаркие поцелуи и хриплое дыхание.

Вместо слов они соединялись в быстрых, резких, несдержанных движениях

и оглушали друг друга негромкими вскриками.

Вместо всех на свете слов.

***

- Почему у нормальных людей семьи, дети, секс регулярный, а не раз в

несколько лет, а? – хрипловатый голос был сонным и спокойным.

Солнечный блик вспыхивал на окне и пускал трепещущий золотистый свет

по комнате, отчего та наполнялась оранжевыми красками. Может быть, из-за покрытых лаком бревен, которыми были отделаны стены. Здесь тоже

умопомрачительно пахло – деревом. Ей нравилось.

Руслана перекатилась на живот, и ее лицо оказалось напротив его лица.

- Я уникальная или тупая?

- Какая бы ты ни была, тебе удалось обратить меня в свою веру.

- Тебе это нравится?

- Выключи журналистку, - лениво усмехнулся Егор.

- Кого включить?

- Не надо никого включать. Будь собой, - он приподнялся и коснулся

поцелуем ее губ, ощущая ее дыхание. Оно было ровным и тихим, но

пьянило и возбуждало едва ли не сильнее вздрагивающих рук, когда она

касалась его сегодня.

- Я скучала по твоей щетине, - еще более хрипло после поцелуя говорила

Руся. – Не знала, что она превратилась в бороду. Борода – тоже круто.

- А я скучал по тебе.

Ее губы приоткрылись. Она приподнялась чуть выше на локтях, чтобы

дотянуться до его щеки. Прикоснулась к ней ртом, зажмурилась и

прошептала:

- Я больше не буду. Я тебе обещаю.