Кстати о любви (СИ)

рассказывать, как ужасно боялся отказа. «А отказа быть не могло», -

неизменно с улыбкой добавляла Вика.

Оля, к тому времени почти совсем большая пятилетняя барышня, из

простой девочки превратилась в настоящую принцессу, у которой вдруг

появился папа, обожавший ее и превращавший ее жизнь в сказку, исполняя

все желания.

Вскоре месье Маноду удалось добиться назначения во французское

посольство в Киеве, где он и провел бо́льшую часть жизни с семьей. А по

выходу в отставку, позволив взрослой дочери остаться в родной во всех

смыслах стране, если ей так хочется, перевез жену в свой небольшой, но

уютный домик в предместье Парижа.

И именно это место стало излюбленным Олиным дворцом, куда она могла

сбежать от любых житейских невзгод. Папа принимал ее с распростертыми

объятиями, потакал любым капризам и вообще обращался с ней так, как ни

один человек на земле даже не пытался.

Разумеется, о своей внезапной беременности она родителям не сообщила.

Теперь это было уже неважным. Единственное, что она хотела сохранить, –

это Егора, но на собственных условиях. То, что манипулировать им было

трудно, она давно уже усвоила. Но вот определить ту границу, после

которой он станет как шелковый, Оля была обязана. В конце концов, любого мужика можно перевоспитать, и Лукин не исключение.

Потому, толком ничего не объясняя родителям о причинах своего побега из

Киева, Оля, лишь постановочно захлебываясь слезами, попросила, чтобы

ее временно оградили от общения с дражайшим супругом – во всяком

случае, до принятия ею окончательного решения относительно их

дальнейшего брака.

Каких ужасов насочинял в своей голове месье Маноду, регулярно

подпитываемый высказываниями Вики, вроде «они с самого начала не

пара! Где наша Оля, и где этот ее…», можно только вообразить.

В глубине души и сам демократично настроенный месье Маноду считал, что дочь совершила мезальянс. С ее-то данными и умом могла бы найти

себе кого-то с более крепким положением в обществе, чем киевский

журналист-издатель, пусть и талантливый – это все же не главный

редактор, к примеру «Журнала Европейской экономической ассоциации», и

даже не «Vogue».

Но вот то, что из-за него Оля плакала, стало несмываемым прегрешением

на репутации Лукина и перечеркивало все возможные заслуги.

Потому исход их встречи был предрешен заранее.

Пока Оля отсиживалась в своей комнате на втором этаже, на первом, уперев руки в боки, Марсель Маноду внимательно смотрел на собственного

зятя и тихо, сдерживая клокочущую в нем ярость, произносил:

- Интересно, молодой человек, как это вам хватило наглости явиться сюда

на следующий день после того, как вы довели до такого состояния мою

дочь!

- Это не наглость, - возразил Лукин. – Я приехал, чтобы поговорить с

женой, месье Маноду. И вернуться домой вместе с ней. И если бы мне

было безразлично, в каком она состоянии, я бы не ехал сюда следом за

ней… на следующий день.

- Оля не желает вас видеть!

- Но нам нужно поговорить. Она не может этого не понимать.

- Еще раз повторяю! – скрестив на груди руки, громыхнул месье Маноду. –

Она явилась сюда вся в слезах, у девочки настоящая истерика, даже имени

вашего слушать не хочет, а вы так запросто: нам надо поговорить? Да за

кого вы себя принимаете?

- За ее мужа. И за отца ее ребенка.

К чести месье Маноду, соображал он довольно быстро. Иначе, пожалуй, не

сделал бы карьеры на выбранном поприще. Потому с ответом он помешкал

всего-то на пару секунд дольше обычного. А потом спросил, глядя на зятя

со своим особым строгим прищуром:

- И давно?

- Что именно?

- Срок беременности.

- Вы на что-то намекаете?

- Нет. Я пытаюсь понять, как вы отважились явиться сюда после того, как

вы довели свою беременную жену до такого состояния! Вы хотя бы

понимаете, чем это чревато! Ей нервничать нельзя!

- Вот я и приехал для того, чтобы ее успокоить, - сказал Егор, сдерживая

себя. – Месье Маноду, пожалуйста, позовите Олю. Объясните ей, что это

важно для всех нас.

- Да я едва сдерживаю себя от того, чтобы вызвать охрану и выпроводить

вас из своего дома! – заорал бывший посол теперь уже с сильным

акцентом – когда он нервничал, его чистейшая русская речь теряла свою

чистоту. – Какую вам Олю!

- Зовите! – хмуро заявил Лукин. – Я не уйду, пока не увижу жену.

Марсель Маноду смелость зятя, естественно, оценил. Недовольно крякнул

и повернулся к маленькому круглому столику со спиртными напитками, стоявшему возле камина.

- Пить что-то будешь? – не менее хмуро спросил он.

- Нет, спасибо.

- Зря, - пробормотал тесть и влил в себя рюмку какой-то благородной

жидкости. Потом повернулся к Егору и мрачно сказал: - Все действительно

так плохо?

- Это ее точка зрения. Она собралась со мной разводиться. Я – нет.

- Черт! Ну не хочет она тебя видеть… Или и мне ей врагом сделаться и

заставить?

- Просто… попытайтесь ей объяснить, - после недолгого молчания

заговорил Егор. – Может быть, вас она услышит.

- Пока она только плачет. И я совершенно не желаю вникать в то, что у вас

произошло. В любом случае, ты виноват! В женских слезах всегда мужчина

виноват. Я поговорю… Но дай ей остыть, ясно?

- Ясно…

- Ясно тебе! Остановился где-то?

- Нет, я сразу сюда…