Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

— К нам скоро должен пожаловать важный гость. И не один, а с деньгами,— при этих словах он как-то весь встрепенулся, шагнул к девушке, обнял ее и закружил по комнате, припевая на цыганский манер популярную в свое время песню: «Соколовский хор у “Яра” был когда-то знаменит, Соколовского гитара до сих пор в ушах звенит». Он чуть присел и с новой силой закружил ее под припев: «Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа, а без денег жизнь плохая, не годится никуда!» — с этими словами они плюхнулись на диван. Седой поцеловал ее в губы.

— Дорогая, у нас в запасе всего полчаса. Одевайтесь, я попрошу вас пройти в ресторан и заказать ужин на троих. Подождете нас там, мы тут кое-что быстро обсудим, надеюсь, задержим вас ненадолго.

Через четверть часа, когда Анюта спустилась на первый этаж и подошла к ресторанной двери, она заметила боковым зрением, как в вестибюль отеля вошел Хемниц в сопровождении мальчика-грума, несущего чемоданы, один из которых был очень похож на их чемодан, который Седой куда-то унес на ленинградском железнодорожном вокзале.

Муромцев встретил дипломата в номере как лучшего друга. Коньяк был тут же открыт и бокалы наполнены. Подав знак Пильгеру, что номер не прослушивается, Хайнцтрудер поднял бокал.

— Поздравляю вас, Пильгер. У вас начинается новая полоса в жизни. Уверен, что и здесь, на Западе, вы найдете достойное применение своим знаниям и опыту,— он говорил совершенно искренне, и поэтому словесный пафос не казался вычурным.— А ваша юная избранница будет скрашивать, я надеюсь, редкие моменты, когда вы будете отдыхать от участия в решении проблем мирового значения.

Они чокнулись, пригубили коньяк, мимикой оценили его качество, и теперь уже Муромцев взял слово:

— Филен данк, герр Хемниц. Я понимаю, что про проблемы мирового значения это, так сказать, для красного словца, но, уверяю вас, порох в пороховницах еще не отсырел. Правда, сначала хотел бы проверить счет в банке, прикинуть финансовые возможности. Может, смогу домик осилить? Знаете, Хемниц, очень хочется возвращаться домой, к себе домой, и знать, что тебя там кто-то ждет. У меня этого так давно не было…

Они снова пригубили из бокалов.

— Как говорят русские, Бог троицу любит. Но вы не будете возражать, что третий раз мы выпьем чуть позднее? — Муромцев вопросительно взглянул на гостя.

— Как вам будет угодно,— развел руками вице-консул.

Спросив разрешения, Муромцев взял свой чемодан и направился в ванную комнату. На полпути он неожиданно остановился и спросил Хайнцтрудера:

— Надолго мы здесь задержимся?

Тот неопределенно пожал плечами:

— Ну… какое-то время придется побыть в Риге. Таков порядок.

— Ох уж этот пресловутый немецкий порядок,— хмыкнул Муромцев.

— Извините, не соглашусь с вами,— протестующе поднял руки вице-консул.— В данном случае это не национальная особенность, это правило разведки.

— Пардон, шучу,— расшаркался Седой.— Понятное дело, карантин.

Он зашел в ванную, а майор, долив себе коньяка, подошел к окну и, созерцая пейзаж за окном, стал продолжать дегустацию понравившегося ему напитка. Из ванной послышался звук падающих предметов, затем шаги. Немец оглянулся. У двери в ванную комнату стоял Пильгер и как-то странно смотрел на него, держа в руках какой-то сверток.

— Эт-то что такое? — неожиданно севшим голосом просипел он, показывая сверток. По лицу его было видно, как трудно ему приходится сдерживать себя.

— Ви, битте? Что? — немец непонимающе уставился на Муромцева.

— Что это за фальшивка? Где настоящие драгоценности, я вас спрашиваю? — повысил голос Муромцев.

— Что за тон, Пильгер? — осторожно спросил дипломат, постепенно разобрав суть вопроса.— В чем дело?

— Не прикидывайтесь, герр дипломат… или кто ты там есть на самом деле. Почему это лежит в чемодане вместо драгоценностей? Ловко же вы меня…— Муромцев даже замолчал, подыскивая нужные слова, а до Хайнцтрудера начал потихоньку доходить смысл происходящего.

— Не забывайтесь, Пильгер. Я все это в первый раз вижу. С девчонкой своей разбирайтесь. Не заставляйте меня думать, что это провокация,— коверкая русские слова, выпалил он.

Последние слова немца распалили Муромцева еще больше.

— Какая к черту провокация? Ты что несешь? Об этих драгоценностях ни одна душа не знала, кроме нас с тобой,— перешел он на «ты», отбросив всякие приличия.— Отдай по-доброму, прошу. Грех это.

— Да вы просто пьяный, Пильгер. Как вы смеете подозревать меня, германского офицера…

— А вы кого обокрасть решили? — бесцеремонно перебил Муромцев Хайнцтрудера, горестно качая головой.— Боевого русского гвардейского офицера…

Дипломату бы сдержаться, но оскорбительные заявления агента вывели его из себя, и Хайнцтрудера тоже понесло.

— …которого голоштанные мужики раздолбали в пух и прах, да еще и из России вытолкнули,— язвительно продолжил он тираду Пильгера.

— Не тебе судить о России,— Муромцев уже кричал.— Что вы, колбасники, в ней понимаете!