Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Клюев только отмахнулся от последних слов Ярцева:

— Ну, ладно, хватит дискуссии разводить. Через полчаса жду в парткоме и надеюсь на твою принципиальную позицию.

А Глебов в это время и не подозревал, какие страсти кипели на заводском дворе. Сержант Беспалый привез его в Главное управление госбезопасности и провел в свой кабинет. Капитан был занят, и Михаилу пришлось подождать несколько минут. Пытаясь скрыть волнение, он старался думать об Анюте, о производственных делах на заводе, но так или иначе сознание разворачивало его мысли в одном направлении. Он прекрасно понимал, зачем, по какой причине его вызвали сюда, в наркомат внутренних дел, но был настолько уверен в себе, в своей абсолютной непричастности к случившемуся, что волнение его не выходило за рамки естественного. Хотя слухи о посещении учреждения, в которое его привезли, ходили всякие…

Беспалый что-то писал, когда зазвонил телефон. В следующую минуту Глебов в сопровождении сержанта шел к начальнику отделения. Когда открылась дверь, парень, помимо своей воли, глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду. Но после первых вопросов, заданных хозяином кабинета, волнение ушло само собой. Как и предполагал Михаил, после общих вопросов о семье и работе, капитан перешел к вопросам, касающимся знакомства его и его родителей с погибшим комбригом, контактов с ним в первомайский вечер. Глебов охотно рассказал об участии комбрига в молодежном застолье, особо подчеркнув, какой вдохновенный тост произнес военачальник. Рассказывая, он снова ощутил возникшее в тот вечер чувство гордости за армию, за ее командиров, за их преданность великому вождю. И он счел необходимым поведать товарищу Свиридову об этих его чувствах. Как жаль, сказал он, что эти положительные эмоции куда-то улетучились с выстрелом Ласточкина. При этом Михаил ни словом не обмолвился о жаркой дискуссии вокруг их с Сергеем желания отправиться в Испанию добровольцами, а также о браунинге, обнаруженном им в кармане командирской шинели. Глебов никогда раньше не подвергался допросам в органах, но он был достаточно умен, чтобы не дополнять свою откровенность этими двумя сюжетами.

В разговоре возникла короткая пауза. Парень все больше нравился Свиридову. Искренен, держится спокойно, уверенно. Хорошо воспитан, с развитой речью, чувствуется высшее образование. Сам кандидат в члены партии, плюс отец — старый партиец, а это немаловажно. Есть, есть резон присмотреться повнимательнее. «Но этот неприятный осадок от трагического вечера надо обязательно попытаться нейтрализовать»,— как опытный психолог подумал Федор Ильич. Многозначительно взглянув на Беспалого, который записывал вопросы-ответы, он велел тому вернуться в свой кабинет и оформить разговор официальным объяснением понятого Глебова. Дождавшись, когда сержант уйдет, он вернулся к реплике Михаила о том, как чувство гордости того за Красную Армию после выстрела сменилось непроходимым чувством горечи. Свиридов особо подчеркнул, что, несмотря на наличие изменников и шпионов в рядах высшего командования РККА, армия стала только крепче, освободившись от этой скверны, и так далее. В общем, он говорил то, в чем сам сомневался, но в чем у рядовых советских людей не должно быть никаких сомнений. Он не помнил, когда и от кого услышал выражение о том, что мощь всякого верования оказывается надломленной в тот момент, когда оно отрекается от своей непогрешимости. А он верил в светлое будущее молодого советского государства. Да, труден путь, да, на нем все время встречаются разные заторы и засоры, но идти надо. Ибо если остановимся, тогда конец всем надеждам. Поэтому он будет идти вперед и вести за собой тех, кого одолевают сомнения, как вот этого парня, сидящего напротив. Он взглянул на Михаила и неожиданно оборвал себя на полуслове.

— Вы что-то хотите спросить, Михаил? — осознав, что все это время парень слушал его вполуха, спросил он.

— Да,— было заметно, как тщательно Глебов подбирал слова.— Скажите, товарищ Свиридов, а комбриг Ласточкин… он действительно враг народа?

«Вот так. Коротко, но в самую точку. Это тебе не Ваня Беспалый, с которым все просто и ясно. Что же ему, такому грамотному, ответить? И ведь не боится, мерзавец, бьет не в бровь, а в глаз. Слава богу, что я сержанта отослал». Свиридов медлил с ответом, внимательно глядя на парня:

— Видите ли, Михаил. В этом-то как раз и разобраться надо было. А он... поторопился. Еще вопросы есть?

Михаил отрицательно покачал головой.

— Тогда у меня вопрос. Если мы вас попросим помочь, что вы на это скажете?

— Как помочь?

— Ну, в жизни всякие бывают ситуации, может, и ваша помощь органам понадобится.

— Если понадобится, я готов, только смотря в чем?

«Ишь, как завернул. Не слишком ли ты осмелел, парень». Лицо Свиридова приняло официальное выражение.

— Это как понимать?

— Я к тому, что военному делу я не обучался, так, чуть-чуть. Может, не справлюсь с вашим поручением…

У Свиридова отлегло от сердца.

— Об этом не беспокойтесь, я другое имел в виду… Значит, можно на вас рассчитывать?

— Да, конечно.