Читаем Кто бросит камень? Влюбиться в резидента полностью

Слушайте, товарищ секретарь, ну, пригласили парня в НКВД, мало ли какие у них там вопросы возникли. А мы сразу ярлыки навешиваем: «фрукт», «элемент». Мы же сами принимали его кандидатом в члены партии. Работает он хорошо, в общественной жизни активное участие принимает. А знаете, сколько он народу на заем укрепления обороны сагитировал? Я правильно говорю, Громов? — обратился Ярцев к комсомольскому секретарю.

Правильно, Владимир Тимофеевич. Мишка молодец,— с юношеской непосредственностью отреагировал молодежный вожак. Ярцев согласно кивнул и продолжил:

Я его кандидатуру хотел нынче предложить на руководителя кружка по изучению Положения о выборах в Верховный Совет. Кстати, а вы знаете, что его отец позавчера на параде шел в колонне ветеранов-красногвардейцев?

При чем тут отец? — металл в голосе Клюева уже не звенел, а громыхал.— Недавно некоторые на Мавзолее стояли, а где они сейчас? Вот то-то и оно. Короче,— пронзительным взглядом оглядел он присутствующих,— кто за то, чтобы исключить Глебова из кандидатов в члены партии? Прошу поднять руки.

Возникшую тишину нарушил голос начальника отдела кадров:

Ильич, у нас до кворума людей не хватает.

Клюев недовольно покрутил головой:

Я в курсе. Как вы знаете, директор Шишкин болеет, но я уже с ним говорил, он буквально «за». Лейбович в командировке, но он, в отличие от некоторых, линию понимает. Вот тебе и кворум. Так что, прошу голосовать.

А как же обсуждение? — Ярцев обвел глазами присутствующих, но все молчали, глядя на секретаря.

А тут и обсуждать нечего, все и так буквально ясно,— безапелляционно отрезал тот.— Правильно я говорю, Чернов? — обратился он к рабочему.

Чернов, слесарь из мехцеха, ветеран завода, развел руками:

Оно, конечно, нехорошо, если, понимаешь, НКВД…

Значит, ты «за»? — продолжал наседать секретарь.

Секретарь парткома для Чернова всегда был существом высшего порядка.

Оно, конечно, так,— согласился он с Клюевым, следя за его реакцией, но тот уже переключил внимание на женщину.

А ты, Семеновна, чего молчишь? Как частушки на свадьбах петь про это дело,— и он сделал неопределенный жест рукой,— так ты первая. А как по принципиальным партийным вопросам высказаться, так ты молчок?

Ой, а вы откуда знаете? — факт, обнародованный секретарем, застал Семеновну врасплох.

Знаем. Все знаем, «чека» работает. Так, ты «за» или «против»?

Так то ж меня Ванька Ситников с механического подбил — давай да давай. Ну, я и выдала,— женщина явно тянула время, пытаясь отодвинуть момент ответа на прямой вопрос. А вот присутствующие товарищи слегка оживились.

Выдала она,— Клюев взял со стола записную книжку, нашел нужную страницу. Он не мог упустить случая, чтобы не продемонстрировать свою осведомленность о поведении членов парткома в быту и тем самым напомнить присутствующим о своем «всевидящем оке».— Вот полюбуйтесь: «Не ходите, девки, в баню, там теперь купают Ваню. Окунают в купорос, чтоб у Вани… ну, это самое… подрос». Это ты про Ситникова, что ли,— не удержался Клюев, чтобы не пошутить.

«Homo sum, e nihil humani a me alienum puto» — в переводе с латинского: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Вот так, с шуткой и прибауткой втягивал этот человек людей, сидевших за столом и абсолютно не желавших зла хорошему парню и активному общественнику Мише Глебову, в ситуацию выбора: осудить человека неизвестно за что или воспротивиться, но тогда будущее твое станет непредсказуемым? Много ли находилось смельчаков, готовых воспротивиться? Мало… Намного больше всегда оказывалось тех, кто осуждал и после этого даже малейшими угрызениями совести не мучился. Менее чем через год после описываемых событий, в марте 1939 года, в Москве состоялся восемнадцатый съезд ВКП(б). В докладе секретаря ЦК Жданова об очередных перегибах, касающихся необоснованных репрессий, наверное, больше всего впечатляют многочисленные обескураживающие факты безудержного, подчеркнем, добровольного энтузиазма рядовых советских людей разоблачить как можно большее количество врагов… В том числе и факт, очень похожий на тот, который описывает автор. Какой соблазн использовать политическую обстановку в стране для решения собственных проблем!.. Да, и тогда слаб был человек, даже несмотря на интенсивную идеологическую обработку.

Меж тем сидящие за столом члены парткома еле сдерживали себя от душившего их хохота. Семеновна невинно хлопала глазами, а Клюев продолжал строжиться:

И ничего смешного тут нет! Громов (тот сидел, полузакрыв лицо руками, плечи его подрагивали), ты тоже готовься к ответу за слабую работу с молодежью, буквально на следующем заседании парткома (парня как будто ошпарили кипятком, он выпрямился и мигом принял рабочую позу). А тобой, Семеновна, я персонально займусь. Это какой такой пример молодежи? Ладно, об этом позже. Значит, как я понял, ты «за»?

Семеновна глубоко вздохнула:

Я, Дмитрий Ильич, и не знаю. Может, подождать надо, глядишь, все и образуется? Парень-то уж больно хороший.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Штурмфогель» без свастики
«Штурмфогель» без свастики

На рассвете 14 мая 1944 года американская «летающая крепость» была внезапно атакована таинственным истребителем.Единственный оставшийся в живых хвостовой стрелок Свен Мета показал: «Из полусумрака вынырнул самолет. Он стремительно сблизился с нашей машиной и короткой очередью поджег ее. Когда самолет проскочил вверх, я заметил, что у моторов нет обычных винтов, из них вырывалось лишь красно-голубое пламя. В какое-то мгновение послышался резкий свист, и все смолкло. Уже раскрыв парашют, я увидел, что наша "крепость" развалилась, пожираемая огнем».Так впервые гитлеровцы применили в бою свой реактивный истребитель «Ме-262 Штурмфогель» («Альбатрос»). Этот самолет мог бы появиться на фронте гораздо раньше, если бы не целый ряд самых разных и, разумеется, не случайных обстоятельств. О них и рассказывается в этой повести.

Евгений Петрович Федоровский

Шпионский детектив / Проза о войне / Шпионские детективы / Детективы