Кто бы мог подумать? А если это любовь, то…

Второй партией в баню Андрей запустил половину ребят, в которую насильно вогнал упиравшегося Грегера и нахмуренного Кристиана, и поручил своим дружбанам, Олегу и Серёге, конкретно отхлестать иностранцев берёзовыми вениками, и проследить, чтобы они вместе со всеми обязательно окунулись в реку. А то не прочувствуют всей прелести русской бани.

Пока ребята в две смены парились в бане, и уха настоялась, и вареники девчонки успели и слепить, и сварить. И теперь они, благоухающей горкой, щедро пересыпанные сахарным песком, гордо стояли посередине стола.

Ничего вкуснее в жизни Грегер не ел. Если бы он был сентиментален, то воскликнул бы в этот момент: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»²⁷. В душе его царило счастье. На столе была прекрасная еда. Воздух вокруг был таким упоительным, что его хотелось не только вдыхать, но и кушать, ощущать каждой порой своего тела. Тело звенело после экзекуции мокрым веником и очистительными водами холодной реки. Рядом сидела живая и здоровая Наташа, которую он полюбил всей душой, когда – и сам не заметил, а понял, что любит, только когда испугался, что может потерять. И она его тоже любит! Этой ночью они будут любить друг друга не только душой, но и телом…

Кристиан чувствовал себя оскорблённым. Была задета и его гордость, и его честь. Если Ксюша посчитала его трусом и предателем, значит, она его не понимает, не чувствует, не любит. И ему осталось только перетерпеть оставшиеся полтора дня, вернуться в Данию и окончательно закрыть эту главу своей жизни.

Сохранять лицо у Кристиана получалось хуже, чем у Ксюши, которая хоть и не проходила обучение выдержке, как особы королевской крови, но была искренне возмущена и разочарована эгоизмом Кристиана. Она даже попыталась уговорить Наташу вернуться к ней в палатку, но та, к огромному облегчению Грегера, категорически отказалась.

Ксюша ушла от костра практически последней. Она надеялась, что Кристиан за это время заснёт, и продолжения выяснения отношений не будет. Неужели он не понимает, как ей было страшно?! И что это за обвинения, что она вела себя безответственно, поэтому вернулась такая бодрая и совсем не расстроенная??? Да если бы она не взяла себя в руки, когда они поняли, что заблудились, как бы они вообще выбрались из леса? Наташа, мудрая, старшая Наташа запаниковала до истерики. Ксюше ничего не оставалось, как взять всю ответственность на себя.

Единственно, за что корила себя Ксюша, это за слова, вырвавшиеся сгоряча. Ведь могло оказаться также как с Женькой – совсем не так, как увиделось ей со стороны. Но мамы рядом не было, чтобы разложить всё по полочкам… Вот мама бы не стала набрасываться на неё с упрёками, пока не разобралась с ситуацией. Прижала бы её к себе, погладила по головке, выслушала бы, похвалила. А он?!? Да ей бы и в голову не пришло упрекать его в чём-то, если бы он её просто обнял и сказал, как он рад, что она вернулась целой и невредимой… Но ему, похоже, вообще на неё наплевать! Забрался в спальник и дрыхнет без задних ног! Ну, и чёрт с тобой!

Кристиан слышал, как раздражённо вжикнула молния на Ксюшином спальнике. И её сердитое сопение он тоже слышал. Ему так хотелось прижать её к себе, сказать, как он её любит, и как бесконечно он рад, что она вернулась целой и невредимой… И плевать на гордость! Но… Если она его не любит, то этого ей ничего не нужно… И Кристиан продолжил делать вид, что спит.

²⁷ – поэтические строки из трагедии Иоганна Вольфганга Гёте «Фауст». Обычно употребляются в буквальном смысле как фраза-символ наивысшей степени счастья, удовольствия, восхищения чем-либо (полнотой жизни, красотой и т. д.).

22

Утром Грегер с удивлением обнаружил, что Кристиана и Ксюшу ночь не помирила. Ещё позавчера, он бы отнёсся к этому равнодушно, даже, наверное, обрадовался. Но сегодня, когда он так понимал Кристиана, чувствовал тоже, что и он, был пьян от счастья, Грегер не мог допустить, чтобы друг мучился, как с похмелья.

Он подумал о Кристиане «друг»? Что это с ним? Видимо, от любви крыша съехала на бок! Ну, вот, теперь «крыша»… Такими темпами он вообще скоро в русского превратится… Но об этом потом. Сейчас надо было спасать дру… Кристиана. Видимо, они с Ксюшей так нормально и не поговорили. И Грегер решил рассказать Кристиану то, о чём поведала ему Наташа между знойными поцелуями и страстной любовью (раньше бы Грегер сказал «сексом», но к тому, что было между ним и Наташей это слово не подходило).

Кристиан всё ещё был зол на Грегера, ведь, если бы он его не удерживал, то у Ксюши бы не нашлось повода в нём усомниться, а потому никак не отреагировал на его появление. Но слышать-то он его слышал. А Грегер, между тем, рассказал, как мужественно вела себя Ксюша в лесу, как поддерживала и приободряла запаниковавшую Наташу, как вывела их обоих к лагерю…

Ну, вот! А он упрекал её в безответственности! И Кристиану стало ещё хуже. Он ушёл за косогор, из-за которого вчера вынырнули девочки, уселся на песок и уставился, ничего не видя, на противоположный берег реки.

– Прости меня, пожалуйста! – прошептал совсем рядом голос Ксюши.