Кто читает сердце тьмы. Первый профайлер Южной Кореи в погоне за серийными убийцами

Когда Квон Ирён дает интервью или читает лекцию, профайлеру чаще всего задают следующий вопрос: «Чудовищами рождаются или становятся?» Ли Сучжон тоже не раз доводилось обсуждать эту проблему. Во время нашего разговора в 2018 году профессор употребила выражение «приобретенный дефект»: «По вопросу, формируется ли асоциальность убийцы или присуща ему от рождения, нет единого мнения. На Западе чуть больше внимания уделяется генетическому фактору, так как, в отличие от моноэтнической Южной Кореи, западные государства полиэтничны, а каждый этнос обладает отличительными генными особенностями. У нас же такое объяснение практически не работает. Поэтому я думаю, что теория приобретенного дефекта более состоятельна». По мнению профессора Ли, постоянные изменения, дестабилизирующие жизнь корейского общества, оказывают резко негативное влияние на социально незащищенные группы. Она не считает, что условия, в которых ребенок воспитывался в детстве, имеют решающее значение. Если сравнить ранние годы Кан Хосуна и Чон Намгю, разница будет очевидна: первому не пришлось выдерживать в детстве ни жестокого обращения отца (тот поднимал руку на мать, но не трогал детей), ни сексуального насилия.

В связи с делом Кан Хосуна в корейском обществе ожесточились дебаты по двум проблемам. Во-первых, обсуждалась необходимость полной отмены практики смертной казни, а во-вторых, велись споры о допустимости обнародования фотографий, показывающих лица людей, совершивших насильственные преступления [79]. Мнения в прессе разделялись в зависимости от политических предпочтений изданий.

После предъявления обвинения в конце февраля 2009 года суд над Кан Хосуном продвигался быстрыми темпами. Его преступления были доказаны, и главный вопрос заключался в самом приговоре, а точнее, в том, будет ли преступник приговорен к смертной казни.

Утром 22 апреля 2009 года суд первой инстанции огласил постановление по делу Кан Хосуна, отметив устойчивое антисоциальное поведение обвиняемого и высокую вероятность рецидива в случае освобождения. Преступник был приговорен к смерти.

Одним из аргументов против смертной казни является вероятность судебной ошибки, в результате которой может погибнуть невиновный. Однако в Южной Корее с начала 1998 года смертные приговоры не приводятся в исполнение даже в тех случаях, когда преступник признался, ошибка исключена, обвиняемый очевидно не поддается исправлению, а семьи пострадавших требуют возмездия. В международном сообществе Южная Корея имеет статус страны, где смертная казнь отменена де-факто (то есть страны, где смертная казнь не осуществляется более десяти лет). Законопроект о полной отмене смертной казни вносился на рассмотрение парламента шесть раз, но не прошел утверждения ни при президенте Ким Тэчжуне [80], ни при президенте Но Мухёне. Со времени образования государства Республика Корея в 1948 году и до конца 1997 года в стране были казнены более 1200 человек.

По данным Исследовательского центра Национального собрания [81], в 1998–2012 годах судами первой инстанции к смертной казни были приговорены 115 преступников, из них 60 обвинялись в убийствах, 33 – в грабежах, сопряженных с убийством, 11 – в насильственных преступлениях сексуального характера, 11 – в других преступлениях с отягчающими обстоятельствами. Ни один из осужденных на казнь не обвинялся в нарушении Закона о национальной безопасности. В прошлом существовали опасения, что практика смертной казни может быть использована в качестве инструмента истребления политических противников. Однако в настоящее время этот аргумент потерял былую силу.

Хотя южнокорейские левые силы выступают за полную отмену смертной казни, общество в целом поддерживает сохранение этой практики. Показательно, что законопроект, запрещающий смертную казнь, не был принят Национальным собранием даже при так называемых прогрессистских правительствах. В 2008 году был введен институт суда присяжных, и стали проходить судебные слушания с участием присяжных заседателей. Примером отношения присяжных к смертной казни может служить процесс 2013 года над убийцей матери и старшего брата, когда восемь присяжных из девяти [82] проголосовали за смертный приговор [83].

«Я против приведения смертной казни в исполнение, однако полная отмена смертной казни, на мой взгляд, требует дальнейшего обсуждения», – говорит Ли Сучжон. Во время нашего разговора профессор призналась, что не может забыть одного эпизода из встречи с Кан Хосуном. В конце интервью Кан Хосун внезапно спросил, казнят ли его. Когда Ли Сучжон ответила, что вероятность приведения в исполнение смертной казни крайне мала, на лице убийцы явственно проступило облегчение. «Думаю, кроме казни, Кан Хосун ничего не боялся», – подвела итог профессор, объясняя, почему не выступает за полную отмену смертных приговоров.