Кто, если не ты?

— Нет, так...— тихо произнесла она,— все так...— и зябко вздрогнула; — Пойдем, мне холодно.

— И мы будем встречаться. Ты будешь приходить ко мне?..

— Да,— сказала Кира, помедлив,— Да, буду.

Она почти бежала. Клим еле поспевал за ней, спотыкаясь и чуть не угодив в траншею, которой была перекопана улица. Кира едва увернулась от выскочившей из-за поворота машины.

— Да погоди же! — крикнул Клим.

Их разделила машина.

— Уже поздно, мама будет волноваться...

Она хотела проститься на углу, где обычно прощалась с ребятами, но Клим — уже по праву дружбы — настойчиво заявил, что проводит ее до самого дома.

— Ну ладно,— согласилась она.

Они пошли дальше. Перед самым домом она убавила шаги.

— Скажи, Клим, только честно: почему ты говорил о Вагнере?

Он растерялся:

— О каком Вагнере?

— Из «Фауста»... Об этом... сухом черве науки?

Клим озадачился и стал вспоминать, что такое он порол про Вагнера?..

— Хорошо, тогда скажи: я очень похожа на «синий чулок»?

— Вот глупости! Что это тебе пришло в голову?..

— Так... Значит, похожа?

— Ты?!.

* * *

С тех пор они встречались часто — почти каждый день, иногда на полчаса, иногда запоздно бродили, выбирая безлюдные улочки. Они никогда заранее точно не уславливались ни о времени, ни о месте встречи, но как-то само собой получалось, что находили друг друга. Только однажды Клим обманулся и не застал Киру в библиотеке. Тогда он отправился по городу, уверенный, что найдет ее.

Ноги сами привели его на Стрелку — Кира была там, у тополя, их тополя.

— Я так и думала, что ты придешь сюда,— сказала она и, радостно возбужденная, указала на Волгу:— Смотри, уже началось...

Сначала Клим ничего не понял. Ледяное поле попрежнему оставалось неподвижным, но непрекращающийся треск и скрежет стояли над рекой. Приглядевшись, он заметил, как, одичав, карабкаются на спины друг , другу льдины, и все огромное, плотное месиво крошащегося, разламывающегося, кое-где торчащего вверх острыми гранями льда двигалось в ту сторону, где над Волгой висело легкое кружево моста — двигалось словно в гигантское ненасытное горло.

Они долго не уходили тогда со Стрелки, и льдины белыми тюленями вползали на берег, и дул ветер, холодный и резкий. Клим не мог оторваться — и вдруг испугался, что Кира простудится в своем пальтишке и беретике. Но она не хотела покидать Стрелку, только поглубже прятала руки в рукава, жадно всматриваясь в плывущие мимо серебристые глыбы.

Город менял свою географию. Центр переместился туда, где жила Кира; улицы и площади утрачивали прежние названия. Они говорили: «Помнишь то место, где спорили об Уитмене?» или: «Пойдем на Мост Катастроф». Однажды ветер сорвал Кирин берет — Климу едва удалось поймать его под перилами...

Но обыкновенно они брели, не зная, свернут или не свернут на следующем перекрестке, беспечно плутали по переулкам, где тишину нарушали только собаки, исходившие лаем за дворовыми оградами. Здесь им никто не мешал, и они то весело смеялись какому-нибудь пустяку, то шли молча, настороженно прислушиваясь к своим мыслям. До того каждый из них, как луна, был обращен к другому лишь одной стороной — теперь, стыдливо и робко, они приоткрывали друг другу сокровенное...

Как-то они остановились посреди просторной площади, вымощенной булыжником, с маленькой грустной церквушкой на краю. По небу, как глиссер, мчалась луна, ныряя в волны облаков, быстрые тени пробегали по площади — казалось, она колеблется... Климу неожиданно пришли на память стихи Блока:

Мира восторг беспредельный

Сердцу певучему дан.

В путь, роковой и бесцельный,

Бурный зовет океан.

Всюду — беда и утраты,

Что тебя ждет впереди?

Ставь же свой парус косматый,

Меть свои крепкие латы

Знаком креста на груди!

Кира слушала, откинув голову набок и слегка приподняв брови — он читал гулким баском, нараспев, и, когда кончил, она сказала:

— Вот никогда не знала, что тебе нравится кто-нибудь, кроме Маяковского и Уитмена...— Потом спросила: — Скажи, ты совершенно отрицаешь любовь?

— Нет. Но любовь не должна являться самоцелью...— Да, конечно. Ты прав, как всегда.

Он не понял, почему в ее голосе прозвучало раздражение.

В другой раз, глядя себе под ноги, Кира сказала:

— Знаешь ,иногда на меня нападает такое... Кажется, всё это зря: и диспут, и все, о чем мы говорим... Всюду такая торжествующая обывательщина, люди думают только о своих выгодах, о теплом местечке... А у нас... Высокие мысли... Такие высокие, что надо на цыпочки встать, чтобы до них дотянуться. У китайцев есть пословица: нельзя стоять на цыпочках всю жизнь...

— И чудесно! — заговорил он, радуясь, что может вдохнуть в Киру свою уверенность и боевой дух.— Чудесно, что это так! Ты хочешь, чтобы мы пришли на готовенькое? Ну, нет! Революция продолжается!