Кто, если не ты?

— Да уймите же его!..

— Я слушаю тебя, Лиля...— сказала Калерия Игнатьевна, когда они очутились в небольшой комнатке, где не было ничего, кроме письменного стола и нескольких стульев. Именно здесь Лиля побывала однажды, когда директриса пригласила ее поговорить об особенно секретных делах.

— Я слушаю тебя, Лиля...

Она даже не обратила внимания на ее странный вид и, присев к столу, нервно перебирала карандаши, торчавшие из пластмассового стаканчика. Зато Лиля с чисто женским наивным интересом разглядывала Калерию Игнатьевну — ее желтую, морщинистую шею в открытом вырезе легкого платья, ее зеленые, навыкате, глаза, ее огненно-алый, резко выделяющийся на увядшем лице рот; разглядывала как женщина женщину, с сознанием превосходства юности и красоты. У Лили даже на мгновение мелькнуло такое чувство, будто они — не директриса и ученица, а просто — два человека: она — хорошенькая, смелая, бесстрашная девушка — и эта молодящаяся старуха, которая ничего, ровно ничего не сумеет с ней сделать! Поэтому в тоне, которым Лиля начала разговор, скользили нотки как бы снисходительной жалости.

— Калерия Игнатьевна, ведь это правда, что завтра, на активе будут разбирать Бугрова и его товарищей?

— Да, будут.

— Их, наверное, могут не только что из комсомола, а даже из школы исключить?

— Это было бы самое правильное, и я буду настаивать на этом.

— Будете настаивать, Калерия Игнатьевна?

— Непременно буду. Никакого сомнения быть не может!..

— И вы выступите, Калерия Игнатьевна?

— М...м...

Вероятно, Калерии Игнатьевне показалось странным, что она отвечает на вопросы школьнице:

— Видишь ли, девочка, завтра...

— Я ведь потому и пришла, что завтра... Хотя мне и очень неудобно было вас так поздно тревожить... Я думала даже, что вы спите...

Из-за плотно прикрытой двери слышались звуки джазовой музыки, топот, шарканье.

— Я ведь тоже хочу завтра выступить...

— Я не понимаю тебя Лиля, актив ваш, комсомольский, и ты вполне могла бы не спрашивать моего разрешения,— нетерпеливо перебила ее Калерия Игнатьевна и с треском втолкнула в стаканчик сноп карандашей.

Она поднялась, давая понять, что разговор окончен.

— Так я выступлю вслед за вами,— сказала Лиля, покорно вставая и глядя себе под ноги.— Вслед за вами, Калерия Игнатьевна. И расскажу, как вы меня шпионить учили, как вы меня воровать протоколы учили, и наушничать, и на диспуте выступать... Да не одну меня только... Я про все расскажу, Калерия Игнатьевна. А если мне слова не дадут, я сама на сцену выйду — и никто меня оттуда не стащит...

Она удивилась спокойствию, даже какой-то лукавинке, с которой проговорила все это, и потом ей почудилось, что она не проговорила, а только подумала так, потому что слова как будто упали в бездонный колодец, не породив даже отдаленного всплеска. Скромно потупясь, она все же не решалась прямо взглянуть на директрису, только в груди, обгоняя бешеный темп доносившегося сюда фокстрота, мчалось куда-то ее сердце, готовое разорваться на куски.

— Ты что же, угрожать мне вздумала?..— услышала наконец она низкий, придушенный голос директрисы.

— Не угрожать, а просто предупредить, что если вы выступите, так и я тоже выступлю.

Теперь она увидела глаза директрисы — они почти вырвались из орбит.

«Ну, вот и началось»,— подумала она с непонятной радостью, и ей нестерпимо захотелось, чтобы сейчас, на одну эту вот минутку, увидел ее Клим..

— Ты понимаешь, что ты говоришь, моя девочка? — тем же придушенным голосом просипела директриса.— Ты отдаешь себе отчет?..

— Отдаю, Калерия Игнатьевна.

— Нет, ты мне все-таки скажи, что такое случилось... Тебя что, заставил кто-нибудь? Или... Почему ты вдруг за них заступаться решила?

— Решила — и все, Калерия Игнатьевна.

Директриса уже овладела собой, и ее пунцовый рот изогнулся в исковерканной улыбке.

— Но кто же тебе поверит, моя девочка?..

— Так вы ведь меня вместе с ними из школы исключите — как же мне не поверят? — сказала Лиля и с мягким коварным сочувствием добавила:— Вам бы лучше не выступать завтра, Калерия Игнатьевна.

— Как?.. Шантаж?.. Вон! — закричала директрисса.— Вон отсюда! Неблагодарная дрянь! Да я мало что тебя из школы... Я тебя... в порошок сотру, если ты хоть слово! Меня... Меня шантажировать! Ах, смиренница наша, ах, тихоня, ах, отличница — ну ладно, я тебе покажу такую медаль!..

Она то подскакивала к Лиле, то бросалась к столу, чтобы стукнуть по нему своим сухим, жилистым кулаком, и багровые пятна на ее лице слились в одно огромное, полыхающее пятно.

На шум распахнулась дверь, и из нее поплыли -так показалось Лиле — точно такие же красные, багровые, полыхающие пятна; в одном из них Лиля узнала свою химичку, в другом — учителя одной из школ. Маленькая комнатка сразу наполнилась запахом вина и горячих потных тел. Красные пятна плясали и кружились у нее перед глазами, и она думала только о том, чтобы не упасть, и старалась стоять крепко, очень крепко.