Кто если не ты

— В литературе обобщают то, что есть в жизни... Мы обобщали.

— А разве я не так говорю? — с внезапной суховатостью спросил капитан.— Я же и говорю: вы обобщали частные отрицательные явления, изображали их типическими... Так?

— Да, так! — поспешно подтвердил Клим, испугавшись, что капитан может обидеться из-за его дурацкого педантизма.

— Вы согласны?...

— Согласен!..

— То-то же,— сказал капитан. — А то вы совсем уж меня в своих тонкостях запутали...— он присел к столу, что-то записал и, вновь повеселев, обратился к Климу, заставив забыть о мимолетном ощущении скрытого подвоха. — Так вы, что же, решили воевать с мещанством... втроем?..

Ну, нет! Втроем... Не такие уж они детишки-глупышки! У них имелись сторонники во всех почти школах! Правда, по-настоящему преданных было всего пятеро...

— Но вы назвали только троих?..

Стыдясь прежней своей недоверчивости, Клим рассказал о Кире и Майе. Он выдал им великолепную аттестацию: убежденные противницы обывательщины, борцы за полную эмансипацию женщины, несмотря на сопротивление директрисы, им удалось проделать колоссальную работу в смысле пропаганды новых идей...

— Вы часто встречались?

— Да. Почти ежедневно...

— Где?

— У Широковой...

— Почему для своих встреч вы избрали квартиру, а не школу, допустим?.. Удобнее?

— Да, так нам никто не мешал.

— А ваши учителя... Вы не извещали их об этих встречах?

— Что вы! Зачем?..

— А все-таки... Почему вы не приглашали кого-нибудь из старших?

Странный вопрос! Уж не Николая ли Николаевича?.. .

— Там бывала одна старшая...

Капитан, гася окурок, задержал руку.

— Кто же?..

— Майина бабушка...— Клим вспомнил: действительно, к ним иногда заглядывала старушка, жившая за стеной: «И чего вы гогочете, ровно гуси — го-го-го! Спать не даете: у меня сквозь стенку все слышно!»

— Значит, вы встречались только впятером и держали это от всех в строгом секрете?

Ну вот! К чему им хранить свой идеи в секрете? Наоборот! Последнее время у Широковой собиралось столько народу — яблоку негде упасть!

— И чем же вы занимались на ваших... сходках?

— Да все то же самое, товарищ капитан! Спорили...

— Да-да, понимаю...— капитан улыбнулся, вздохнул. — Споры, споры... В спорах рождается истина... Так о чем же вы спорили?

— Да обо всем...— Клим попытался припомнить жаркие, порой бестолковые схватки. — Даже о танцах, например...

— О танцах?..

Ему доставил удовольствие недоуменный тон капитана.

— Еще бы! Мы хотим, чтобы учились шевелить не ногами, а мозгами. Танцы — развлечение для идиотов... Людям не о чем говорить — вот они и выделывают вензеля...

— Очень интересно... А еще о чем вы говорили? — капитан подмигнул. — Критиковали учителей? Школу? Советских писателей? — Вы ведь не очень высокого мнения о них, а?.. .

— Все было, — сказал Клим, радуюсь тому, что капитан начинает понимать атмосферу их стихийных диспутов. — И школу, конечно. Вы ведь посмотрите, что получается: мы только красивые слова произносим о долге, о Родине, а живем — как трутни. Какая от нас польза обществу? Из нас выращивают настоящих обывателей!..

— Но разве вы не могли поговорить об этом открыто... На собрании в своей комсомольской ячейке? Ведь есть же у вас в школе комсомольская ячейка?..

Ячейка... В этом слове звучал намек на что-то сплоченное, боевое, отважное...

— Нет, — сказал Клим, покачав головой. — Это не то... У нас на собраниях умеют просиживать штаны и тянуть руку, если голосуют... А вообще, если бы мы знали, что вы интересуетесь, мы бы вас пригласили к себе, товарищ капитан!.. Жаль, тогда мы не были знакомы...

Капитан вдруг закашлялся, жилки на висках у него напряглись и посинели. Одной рукой он конвульсивно стиснул край стола, другой поднес ко рту плевательницу — коричневого стекла, с завинчивающейся крышкой. Клим хорошо помнил— такая была у матери...

— Может, воды? — спросил Клим, страдальчески кривя губы, как будто его самого душил кашель.

Капитан сердито отмахнулся и между двумя приступами кашля резко бросил:

— Сидите!

«Чего он разозлился?» — подумал Клим.

Капитан склонился над столом, обняв руками голову и тяжело отдуваясь. Руки у него были узкие, бледные, худые — и Клим снова вспомнил о матери. Не о той, которая выходила из себя по любому поводу и особенно когда он говорил об отце, а о той маленькой, хрупкой, как девочка, женщине, которая любила, закрыв глаза, ворошить пальцами его волосы, когда он сгибался над кроватью и в этой неловкой позе стоял долго, не шевелясь, прощая ей все, все...

— А вы не скажете, чем вы занимались на одной из таких сходок... 12 апреля?..— спросил капитан, отдышавшись и вытирая взмокший лоб.

Вопрос показался Климу нелепым.

— Откуда же я помню? Ведь мы ничего не записывали...

— Вот именно, — сказал капитан. — Вы не вели протоколов?

— Конечно, нет!

Самый вопрос о протоколах его рассмешил.

Капитан странно усмехнулся, обнажив два желтоватых ряда сомкнутых зубов, постучал по ним кончиком ручки, словно желая проверить их крепость.

— Значит, не вели?..

Клим смутился и, чувствуя, что краснеет, покраснел еще больше...