В 1611 г. он приехал в Рим, где его приветствовали ученые иезуиты и благосклонно приняли в Ватикане. Князь Федерико Чези принял его в свою Академию Рысьеглазых. На гербе этой первой академии наук под изображением рыси было начертано: «Мудрее, чем она». Обладая зоркостью рыси, ученый должен познавать суть явлений.
Через два года в инквизицию поступил донос доминиканского монаха, обличавшего Галилея как еретика. Положение ученого осложнилось, когда книгу Коперника включили в список запрещенных (1616).
Осенью 1624 г. он послал Федерико Чези микроскоп. (Ученый называл этот прибор «очиалино», то есть «очечко», а телескоп – «очиале», «очок» или «перспициллум» – «перспективник». Термин «микроскоп» предложил член Академии Фабер, а «телескоп» – его коллега Демизиани.) В письме Галилей сообщил, как им пользоваться, и добавил: «Я наблюдал очень много зверушек с бесконечным восхищением. Вообще здесь можно без конца созерцать величие природы, сколь тонко она работает и с коей несказанной тщательностью».
Сказано без ссылки на творческую мудрость Бога. Подлинный естествоиспытатель имеет в виду только Природу.
Он написал трактат «Пробирщик» (1623) – о трех наблюдавшихся пятью годами раньше кометах, считая их испарениями Земли, поднявшимися за пределы атмосферы и освещенными Солнцем. В том же году новый папа Урбан VIII, покровитель наук и искусств, позволил ему опубликовать «Диалог о двух главнейших системах мира» (1632).
Несмотря на то что книга, разрешенная цензурой, имела большой успех (или именно поэтому), инквизиторы вскоре запретили ее продажу, вызвав автора в Рим на суд. После четырех допросов Галилей 22 июня 1633 года отрекся от учения Коперника и на коленях публично покаялся в церкви. Его стали считать «узником инквизиции», хотя он и оставался на свободе.
Подписав отречение, он не изменил своим взглядам, прекрасно понимая: научно доказанная истина со временем восторжествует. (И Бруно, как мы знаем, пошел на костер не ради идеи бесконечной Вселенной; он отстаивал достоинство личности, проявив «героический энтузиазм».)
Верность своих выводов Галилей подтвердил через 5 лет, опубликовав «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению». В ней доказаны некоторые законы механики и предложен эксперимент по определению скорости света. В книге нет ссылок на Священное Писание – только на эксперименты.
Галилей отдавал в вопросах познания первенство науке. Библейским текстам оставлял роль нравственного учения. «Философия, – по его словам, – настоящая духовная пища тех, кто может ее вкушать… Кто устремляется к высшей цели, тот занимает более высокое место; вернейшее же средство направить свой взгляд вверх– это изучать великую книгу Природы, которая и составляет настоящий предмет философии». Если Природа – творение Бога, через нее человек непосредственно познает Его замыслы и законы. Библия же написана людьми. «Ни одно изречение Писания не имеет такой принудительной силы, какую имеет любое явление Природы».
Разрабатывая законы механики, он порой предварял мыслью дело. Путем логичных рассуждений пришел к мысли: ускорение свободного падения не зависит от массы тела. Обосновал это так. Предположим, легкое тело падает медленнее тяжелого. Соединив их, получим более массивное. Оно должно было бы падать еще быстрее. Но из сложения скоростей первых двух тел получается, что оно должно падать медленней. Значит, ускорение не может быть ни больше, ни меньше, а останется постоянным для всех трех тел. Придя к такому решению, Галилей доказал его, бросая шары с Пизанской башни (некоторые историки сомневаются в том, что он проводил такие эксперименты). Под «призором» инквизиции, болея и теряя зрение, он работал. Изложил свои исследования по механике и физике, Галилео первым перешел к подлинно научным исследованиям. Он писал ясно, доходчиво, пробуждая в других жажду познания. Учил не поддаваться иллюзиям и общепринятым взглядам: «Бесчисленное множество людей занимается ныне наукой, и счастлив тот, кто, движимый необычным внутренним светом, способен выбраться из темных и запутанных лабиринтов, по которым он мог бы до скончания века блуждать вместе с толпой, все более и более удаляясь от выхода».
В Мироздании, основанном на законах механики, все меньше оставалось места для Бога. Ему отводилась роль Творца, придавшего машине Вселенной первоначальное движение.
Правда, земная природа – равнины, реки, горы, моря, облака, песок, глина, растения… – сложна, загадочна и не демонстрирует великолепного порядка, который мыслители Античности называли Космосом. Для объяснения этого было два пути.
Можно считать, что и земная природа подчиняется математическим закономерностям, но более сложным, чем «космическая механика». И тогда дальнейшая математизация знаний – главнейшая задача науки.
Но можно по стопам Бруно утверждать единство материи, жизни, сознания (пантеизм). Тогда надо перейти от общих рассуждений к выработке методов конкретных наук о Земле и Жизни.